И как раз в этот момент Млыняк схватилась за сердце и принялась демонстративно жрать пилюли.
— Погоди-ка! — встрепенулся Бежан. — А что общего у Борковского с этой историей? Он что, спал с покойной?
— Ну что ты, не тот уровень! Он со шлюхами не якшается. Но очень подозрительно, когда баба, с виду как цветущая роза, внезапно начинает корчить из себя умирающего лебедя.
— Что это ты в биологию ударился?
— Не знаю. Впрочем, она сразу же прекратила валять дурака. А я пристал как репей: с кем Борковский шашни крутил? Если что-то слышала, то пусть скажет от кого. Она мне и отвечает: мол, не помню, мол, склероз, мол, полная амнезия, да какой-то случайный знакомый что-то говорил.
В конце концов правда все-таки восторжествовала и она проговорилась, что рассказывал некий Юречек, приятель брата. Вообще-то Млыняк эта на кретинку не похожа, просто врать не умеет. Поняла, что от брата я про Юречка могу и сам все узнать, поэтому быстренько предпочла все вспомнить самостоятельно. Глотнула, правда, какой-то отравы из черного пузырька и за сердце немного похваталась. Полное имя этого Юречка — Ежи Капильский, адреса она не знает, причем сказала это с явным удовольствием, значит, действительно не знает. Вроде бы случайно встретились на улице после долгих лет. Где этот Юречек работает, Млыняк не спрашивала, но у нее на лице было написано, что она думает про нас…
— И что она думала?
— Что мы ленивые и недоразвитые кретины и не дотумкаем поинтересоваться у ее брата, где работает Юречек.
— А как фамилия брата?
— Тоже Млыняк. Кизимеж Млыняк, улица Злота, шестьдесят пять, квартира двадцать восемь. Я успел все это проверить по телефону, побеседовал с домработницей. Да, говорит, у хозяина есть сестра, зовут Агата, и она Агату хорошо знает. Я не верю в такое страшное стечение обстоятельств, чтобы мы по второму разу попали на двойника!
— Ну хорошо, под вечер заскочишь туда.
— Ясное дело. Погоди! Откуда, спрашиваю, кореш братца знает о романах Борковского?
Тут Агата Млыняк снова принялась жрать таблетки, по-моему обычную аскорбинку, а потом заявила, что не помнит. Что она, мол, пошла с Юречком попить пивка, может, там было и что-нибудь покрепче, потому что подробности начисто выветрились у нее из головы. И вообще ее болтовню не стоит принимать в расчет, она, дескать, и дурочка, и страшно забывчивая, и все вечно путает. По ее мнению, Борковская, работая в прокуратуре, пересажала всяких злодеев обоего пола просто немерено, и если какой-то гад или какая-то гадина начала ей мстить, то ничего удивительного. Другого объяснения всей этой свистопляске не существует. Может, даже сама покойница стараниями Барбары пошла мотать срок, а если не она, то какой-нибудь ее ухажер. Но почему жертву убили, Млыняк не знает. Нет у нее знакомств в преступной среде.
— И все?
— Ничего больше ни за какие сокровища она не смогла вспомнить.
— А насчет развода Борковских?
— А, это тоже есть на кассете. В двух словах так: Борковский — дурень мирового класса, и с самого начала Млыняк знала, что это плохо кончится. Ему, фанфарону глупому, Вместо жены нужна обожающая его кухарка, а не работающая интеллигентная женщина. Млыняк считает, что с травлей Борковской ее бракоразводная история ничего общего не имеет.
И так уверенно это заявила, что сразу стало ясно: врет и не краснеет.
— Пока нам не отдали блокнот, давай послушаем кассету, — распорядился Бежан.
Кассета оказалась форменной золотой жилой и замечательным источником выводов, которые, понятное дело, требовалось проверить, но собранного материала оказалось столько, что в конце безнадежного туннеля следователи увидели слабый лучик света.
— Обе врут как по нотам, — прокомментировал Гурский. — В этом что-то есть, потому что зачем им врать? Не хочу настаивать на определенной версии, но причастность Борковской к убийству просто очевидна.
— Вот именно что слишком очевидна, — задумчиво возразил Бежан. — Такое впечатление, что обвинение Борковской в убийстве логический конец всей предыдущей травли. Не удалось расправиться с ней обычными сплетнями, так решили покончить таким образом. Кто ее так ненавидит, черт побери?!
— И что эти бабы не хотят говорить правду? Выгораживают кого-то?
— Разве что наемного убийцу?
Отксерокопированный блокнот наконец-то вернулся на стол Бежана. Компот там был страшный: одни фамилии зачеркнуты, другие помечены крестиком (должно быть, эти люди уже перекочевали в лучший мир), а остальные записи представляли мешанину личных и служебных знакомств, услуг всякого толка, начиная от косметички и гостиниц и кончая криминалистической лабораторией полиции. Часть этих людей Бежан лично знал: прокуратура, полиция, его собственный бывший начальник, который уже давно на пенсии, несколько фамилий, хорошо знакомых по телепередачам и публикациям в журналах, многочисленные представители преступной среды, а также внушительное количество свидетелей по уже закрытым делам. В общем и целом — четыреста тридцать восемь человек.
Бежан бросил взгляд на часы.
— Возьми второй телефон, — приказал он, — пока рабочий день не кончился, давай звонить по учреждениям. Прокуратура и пресса.
Может, кто-нибудь расскажет что новенькое…
***
Агата примчалась ко мне в полной панике.
— Я сделала вид, что померла, и на Старом Мясте за меня водит экскурсии та дура Дануся, — дрожащим голосом сообщила подруга с порога. — Она скомпрометирует страну, профессию и историю, на иностранных языках говорит как тяжелобольная корова с заячьей губой. Ладно, черт с ним, туризмом, у меня только что был мент! Слушай, я, похоже, натворила глупостей!
Если учесть, что я была о себе того же мнения, вести Агаты я восприняла достаточно спокойно.
— Садись, я тебе чего-нибудь дам выпить.