– Мы с ним почти не общаемся. Один раз он упоминал, что принадлежит к дворянскому роду. А меня называл принцессой, но он тогда был пьян, и я думала, что это только пьяный бред.
Гриша заложил руки за голову и лег на траву. Он сорвал колосок и начал его жевать.
– Ну, Одинцовы и дают. Не ожидал от них такого…
– Гриша, пожалуйста, расскажи мне еще что-то о них, – стала чуть ли не умолять молодого человека Тася. История о дворянском роде уж очень понравилась девушке.
Гриша улыбнулся.
– Понравилось ощущать себя аристократкой?
Тася поджала губы. Она чувствовала, что Гриша смеется над ней. Молодой человек привстал, опершись на локоть, и продолжил.
– Об этом тебе лучше расспросить Марию Дмитриевну. Я лишь только знаю, что Одинцовы дворянского рода и имеют прямое отношение к развитию поселка. Раньше дом ваш был настоящей усадьбой, раз в пять больше. Во время революции большую часть дома сожгли большевики. Осталось то, что осталось.
Тася не могла поверить.
– Удивительно, выходит я дворянка?
Гриша махнул рукой и засмеялся:
– Я ей говорю, что родовая усадьба горела, а она мне про дворянство. Так точно, ваша светлость! Вы самая что ни на есть настоящая барыня, – язвительно произнес Гриша.
В отместку за насмешку Тася ущипнула молодого человека за плечо.
– Ай! Барыня разгневалась! Помилуйте! – Гриша начал игриво подкалывать Тасю.
– А кем были твои предки? – спросила девушка.
– Почти все мои родственники – потомственные врачи. И папа, и дедушка, и прадедушка. Они не имели дворянских титулов, но были уважаемыми людьми. Говорят, что мой прапрадедушка по линии отца служил лекарем у Одинцова и считался его лучшим другом. И даже после революции их вместе отправили в ссылку, а потом расстреляли… А дедушка всю войну оперировал раненых солдат. Я первый, кто решился нарушить семейную традицию и стал не медиком, а архитектором.
– Неужели твой род так давно дружит с Одинцовыми?
– Давняя семейная традиция. После революции Одинцовы потеряли свой статус, еле сводили концы с концами. Каким-то чудом Елизавета Федоровна осталась в живых – это прапрабабушка твоя, супруга человека, который поселок построил. Я о ней слышал из рассказов Марии Дмитриевны. Во времена правления большевиков Одинцовы, как и все дворяне, потеряли все: деньги, власть, положение. Простые жители, работавшие раньше на них, только потешались над бывшими хозяевами: «Ваше время прошло, и настало наше. Теперь вы никто, а мы еще покажем, чего стоим». В общем, показали и еще как! Подожгли усадьбу, еле удалось затушить. Ненавижу тех, кто может только орать и разрушать! А чтобы сделать что-то долговечное и полезное людям, так на это они не способны! Вон Одинцовы сделали дороги, так те до сих пор лежат; озером не одно уже поколение любуется. Эх…– Гриша рассержено кинул колосок на траву. – Тушить усадьбу как раз помогали мои предки. Треть дома удалось спасти. Потом недогоревшее здание хотели у семьи отобрать, но по какой-то причине оставили, не знаю почему.
– Как это печально. Жаль, что усадьба сгорела, сейчас можно было бы там организовать музей в память о прежних Одинцовых. Приезжали бы туристы и узнавали, что были такие великие люди, которые основали это замечательное место, – с грустью сказала Тася.
– Ты такая интересная! – возмутился Гриша. – Музей – это, конечно, хорошо, но где бы жили твой отец, Лариса с детьми, в конце концов, Мария Дмитриевна? Ты о них подумала?
Тася нахмурилась и отвернулась от молодого человека. Она сорвала травинку и стала ее нервно крутить. Потом посмотрела на озеро и недовольно ответила:
– Они обо мне никогда не думали, почему же я должна думать о них?
Гриша почувствовал, что задел собеседницу за живое.
– Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто Одинцовы мне как родственники, я их очень люблю. – Гриша посмотрел на расстроенную Тасю с чувством вины. – Честно говоря, я вообще не понимаю, как могло такое случиться, чтобы родная внучка познакомилась с бабушкой спустя двадцать пять лет. Это очень странно. Я бы даже сказал дико.
Тася бросила свою травинку и набрала в легкие побольше воздуха.
– Дико – не то слово. Но раньше я этого не понимала. Как-то уже привыкла, что у меня есть только бабушка по маме. О существовании Марии Дмитриевны я всегда знала, но никогда особо и не думала о ней. А сегодня, когда увидела ее, вдруг осознала, что эта чужая женщина – моя бабушка… Очень странное ощущение.
– Понимаю. Вы правда никогда не общались с ней: ни в письмах, ни по телефону? – сочувствующе спросил Гриша.
– Никогда. Мама говорила, что это из-за нежелания семьи отца признать их брак и мое рождение. А какие тому были причины, уж этого я не знаю.