— Виктор Ортис?
— В яблочко, — сказал Педерсон. — Есть в твоих байках толика правды. Похоже на то, что Ортис тебя прищучил, решил развести на кое-что.
— Да и у меня такая мыслишка пробегала. Только вот непонятно, на что он меня разводить собрался.
— Видно, есть у тебя нечто, чем он рад бы поживиться.
— Совершенно точно это не деньги, — сказал я.
— Значит, догадываешься о чем-то нехорошем.
— Так-то оно так, да только если я располагаю вредной для него информацией, почему сразу меня не пришить? Возможностей было предостаточно, — сказал я. — Зачем-то весь дом перерыли…
— А догадаться слабо, что они там искали?
— Даже не представляю. Как я голову ни ломал — ничего на ум не идет.
Взгляд упал на бутылку. Да, выпить бы не помешало. Я, похоже, дозрел. Только вот Педерсон вряд ли составит мне компанию. Печально, потерпев отказ, напиваться в одиночку. Джин на коктейль, проснешься… Как там? Под дверью? Да ладно, с одного бокальчика вреда не будет.
Пока я плавал в подобных размышлениях, Педерсон сказал:
— Только есть тут одна неувязочка. Ну, с версией про Ортиса.
— Кажется, улавливаю. Если он меня решил прижать, при чем тут лорд Дауни? Взял бы Барбару — и делай ноги.
— Ага. Этого-то я и не пойму.
— А может, деньжатами решил разжиться? — предположил я. — И меня прижать, и ставки удвоить.
— Не исключено, — согласился мой новообретенный приятель.
— Эх, ни черта мы не знаем.
— Вот именно. — Инспектор встал, собираясь уходить. — Мило посидели, но мне еще надо допросить осведомителя.
— Клариссу?
— На допросах я очень хорош, — сказал он. — Осведомители всегда просят поработать с ними чуть-чуть подольше.
Инспектор открыл дверь, вышел за порог и направился прочь.
— А про зуботычину-то правда? — крикнул я ему вслед.
Педерсон не обернулся.
— Ты еще и плюхнулся на задницу, прямо в грязь.
Глава 32
После ухода инспектора я походил по номеру, прикидывая, не пропустить ли еще бокальчик «Бифитера». И тут меня осенило, что я так и не позвонил Штеффи Планк. Пока я шел в главный особняк, вспомнил, что не рассказал Педерсону про Тиффани Сен-Джеймс — совсем вылетело из головы. Может, и ничего особенного — ну прокатилась она с ними, что с того. Опять же не хотелось вновь упреки от инспектора выслушивать.
Когда я пришел, телефон был свободен — постояльцы разбрелись по столикам и ужинали. Штеффи оказалась дома, взяла трубку, мы наскоро обменялись любезностями, и я спросил, не может ли она связаться с поверенным Барбары.
На том конце провода повисла тяжелая пауза, и Штеффи проговорила:
— Что стряслось?
— Да ничего особенного.
— Не заливай, Зак. С какой это радости тебе понадобился юрист?
Пришлось все ей рассказать. Когда я умолк, Штеффи закричала, заплакала, но быстро взяла себя в руки и пообещала сегодня же вечером поговорить с юристом, если сумеет связаться. В крайнем случае — в понедельник утром. Как только что-нибудь узнает, тотчас же мне перезвонит.
В столовую я заходить не стал, хотя и успел оценить вывешенное неподалеку меню: эскалопы с розмарином на шампурах, креветки с салатом из белой фасоли, голубятина в медовой корочке под оливково-лимонным соусом, седло барашка и рагу с черным перцем. У Крисси с Чарли за столиком было свободное место — видимо, приберегли для меня. Поесть я, конечно, не отказался бы, а вот общаться мне что-то не хотелось.
Я вернулся в свой домик. Дверь почему-то оказалась открыта — не припомню, чтобы я ее так оставил. Заглянул и увидел, что на кровати кто-то сидит. Это была Тиффани Сен-Джеймс.
— А-а, вот и крепенький пожаловал, — сказала она.
Я осторожно зашел.
— Удивлен?
— Несказанно.
— Рад?
— С чего это мне радоваться?
Она вздернула носик.
— Мог бы сказать, что рад.
После нашей последней встречи она переоделась. Теперь это была не пляжная девочка, а королева бала. Черное облегающее платье, черные шпильки на тоненьких ремешках. Для Харбор-Айленда немного чересчур. Волей-неволей приходила мысль: разоделась, а пойти некуда.
— Тиффани, что ты здесь делаешь?
— Мне было скучно. Хотелось чем-нибудь заняться. — Она поигрывала локоном, намотав его на палец: сунула в рот, пососала, взглянула на меня в упор. В зеленых глазах пылал огонь — хорошо отрепетированный огонь. Жалкое зрелище.