III
Первым упал Коневский.
...Что было после,-- я не знаю.
Очнулся я вечером, в темноте; боль в костях и животе была такая острая, что я сейчас же снова потерял сознание, но через несколько минут пришел в себя. Рядом со мной лежали трупы. Я поднялся на ноги, белье мое было все в крови, недалеко от меня раздавались стоны умирающего. Я собрал все свои силы и стал пробираться к нему. Кругом никого не было, совершенно тихо, и в тишине стоны явственно слышались.
Я, однако, его не мог найти.
...Опять потерял сознание.
Сколько я пролежал в забытьи, не знаю, но, когда очнулся, оказалось, что я лежу рядом с Коневским, и что это он стонет.
-- Коневский,-- обратился к нему,-- может, вы встанете, и мы постараемся пробраться домой?
-- Нет,-- ответил он,-- я умираю. Прошу вас: найдите сына, положите его рядом со мной, я его хочу перед смертью обнять.
Мне удалось найти его сына.
Он был мертв.
Я отца придвинул к нему.
Он его обнял, заплакал, вздохнул и умер".
...Местечко Тростянец... Стоп, остановись, мгновенье! Это должно войти в память всех:*
"...С утра другого дня гудел набат.
Бандиты метались по местечку, грабили и производили одиночные убийства, отыскивали спрятавшихся мужчин и уводили их в комиссариат... На вокзальную улицу никого не пропускали, и никому из женщин не было известно, что делается в комиссариате. Но все же женщины узнали новость, мигом облетевшую местечко:
-- Роют могилу!
За местечком, при бассейне, куда сваливают нечистоты завода, действительно, рыли могилу -- длиною в тридцать пять аршин, военного образца.
...Разъяренная толпа с дикими криками:
-- Режь... бей жидов... до единого...
Бросилась к комиссариату. Окружила его.
Открыла стрельбу залпами. Бросали внутрь бомбы и ручные гранаты. Неистовые крики и вопли оглашали воздух, рвались гранаты, а с ними разрывались и уродовались тела свыше четы-
_____________
* Цитирую в отрывках.-- Р.Б.
IV
рехсот человек мужчин и детей, обезумевших от ужаса и боли. Несчастные жертвы в смертном томлении припадали к земле, молили о помощи, кричали и рыдали.
Но в толпу был брошен кровавый лозунг:
-- "Живых не оставлять".
И вот, убедившись, что не так-то легко и скоро перебить насмерть такую массу людей, они ворвались в здание комиссариата и там ножами, штыками, топорами довершали свое дело. Снова метали бомбы и гранаты в массу обезумевших от кошмара людей. Были пущены в ход орудия кустарного производства: особые пики для прокалывания насквозь жертв. Действовали косами, серпами, кирками, каблуками. В помещении образовалась река крови, в которой плавали жертвы. Тут были пытки и мучения, издевательства над мертвыми и полуживыми.
...И здесь в неимоверных муках испустили свое последнее дыхание отцы с тремя, пятью и единственными сыновьями. Здесь гибли девочки-подростки на шеях своих отцов. Тут были умучены и зверски изрезаны отец Берман с двумя дочерьми, крепко обнявшими отца и просившими убить их вместе с ним. Так же погиб Могилево с двумя дочерьми, защищавшими его. Погибли восьмидесятилетние старики...
В течение пяти часов продолжалось это.
А потом клочки четырехсот трупов были связаны и свалены в приготовленную днем могилу...
Колокола все не смолкали.
...Плач, рыдания, вопли, истерики, безумие, смерти от разрыва сердца, вот что было на рассвете в местечке одиннадцатого мая, когда стало известно об истреблении мужчин в комиссариате. Женщины припадали к земле, бились в пыли и молили о смерти.
...Местечко замерло.
Никто не просил ни пищи, ни помощи.
Дети тихо умирали на груди своих полумертвых матерей. По временам доносился лишь шум из оставленных домов, где хозяйничали бабы и хулиганы..."
Таковы живые картины, переданные писателем-гуманистом со слов мучеников. И картин этих -- великое множество, и каждая -- сюжет для трагедии.
Этого забыть нельзя.
Пусть пепел зарубленных, сожженных, потопленных, изнасилованных -- всех убиенных -- звучит всегда в наших сердцах, сердцах наших детей, детей их детей -- и так всех поколений, пока не исчезнет с лица земли последний расист.
Нам выпала большая честь -- возродить из пепла эту пламенную книгу. И каждый, кому попадет в руки эта книга,
V
должен сохранять и передавать ее из поколения в поколение -- чтобы она никогда не пропала, не была сожжена, не затерялась в архивах... Ибо своим широким распространением она может предотвратить новое преступление.
Из небольшой искры простого попустительства антисемитским и любым шовинистическим настроениям при соответствующих условиях может вспыхнуть пожар большой войны. Так было во Вторую мировую войну: началось с травли гитлеризмом евреев, а кончилось всемирным пожаром. Антисемитская политика есть политика античеловеческая.
Пусть эта книга дойдет и до советского правительства, которое попустительствует -- раздувает антисемитизм.
С первого дня советская власть провозгласила равенство всех наций перед законом и свободу самоопределения народам. Но равенство и свобода остались на бумаге.
О том, как и по сей день к "равенству народов" относятся кремлевские правители, всем известно. О планомерном уничтожении еврейского народа немецко-фашистскими захватчиками в советской печати не принято вспоминать. Долгие годы не было памятника в Бабьем Яру, пока кости расстрелянных и живьем захороненных сами не напомнили о себе: были выброшены стихийными силами наружу как укор мертвых живым, как возмездие за забвение. Антисемитская власть не желает сочувствия евреям.
В глубоко скрытых своих тайниках она не желала этого с первого дня своего существования. Показательна в этом отношении судьба "Багровой книги".
В самые тяжкие дни Белого движения руководители его приняли решение об издании этой книги. Они не боялись признаться в том, что к повсеместному массовому издевательству над беззащитным гражданским еврейским населением отдельные части Белых войск тоже приложили свою руку. Те, кто пытались издать эту книгу, понимали, что революция и гражданская война неизбежно выплескивают на поверхность человеческие отбросы и своевременный голос протеста против средневековой дикости может предотвратить дальнейшие преступления.
Предполагалось, что книгу издаст "Союз Возрождения России", пишет Гусев-Оренбургский, "но разгром деникинского добровольческого движения помешал этому: два года книга лежала под спудом". В 1922 г. книгу издал "Дальневосточный Еврейский Общественный Комитет помощи сиротам -- жертвам погромов" в Харбине. Издал так, как она была написана Гусевым-Оренбургским.
Большевики же поступили по-другому.
На заре советской власти они уже переделывали историю в свою пользу.
VI
Книга была издана издательством Гржебина и отпечатана тиражом в несколько десятков экземпляров в типографии "Пропагандист" в Петрограде. Послесловие к книге написал М. Горький. Но это уже была другая книга: большевики "отредактировали" ее по-своему. Они принизили пафос этой книги, преуменьшили статистику жертв. А главное они изъяли из этой книги все материалы об участии в погромах советских регулярных войск и партизан. А это составило ни много, ни мало -- около 100 страниц. Даже название книги было изменено: "Багровая книга" более не существовала. В свет вышла другая книга. Но и эта книга была спрятана от народа.*
"Багровую книгу" мы издаем не как памятник ненависти и зверств, а как общечеловеческий памятник того, что никогда не должно повториться. Никогда ни один народ не должен издеваться над другим народом.