На бариста был фартук цвета сосны. Ее черные как смоль волосы были собраны в короткий хвост. У нее были толстые стрелки на глазах, а губы были окрашены в фиолетовый цвет. Не сливовый или винный, фиолетовый, как виноградное желе.
Она подняла палец, заканчивая наливать молоко в кувшин.
— Одну минуту.
— Конечно, — я кивнул, просматривая большое меню, написанное мелом на доске, прикрепленной к стене за стойкой.
Столик в дальнем углу, рядом со стеклянными окнами, позволил бы мне любоваться Мэйн-стрит, а также обеспечил бы приличное рабочее пространство. Лучше, чем тесный письменный стол в моем гостиничном номере.
— Что я могу Вам предложить? — спросила бариста.
— Панини с ветчиной по-швейцарски, пожалуйста. И, э-э... — я заглянул в витрину. — Что у Вас тут самое любимое?
— Все здесь вкусно, но думаю, Лайла как раз заканчивает готовить печенье «Ковбой». Настоятельно рекомендую.
Она сложила пальцы вместе и изобразила поцелуй шеф-повара.
— Продано.
Я достал свой бумажник и протянул двадцатку как раз в тот момент, когда из коридора, ведущего вглубь здания, появилась женщина.
Она несла поднос с печеньем, на ее руках были надеты мандариновые прихватки для духовки. Ее фартук был того же сосново-зеленого оттенка, что и у бариста. Ее грудь была испачкана мукой, а на лбу, над изящной правой бровью, виднелась белая полоска толщиной в пару сантиметров.
Ее щеки пылали тем же милым розовым оттенком, что и надутые губы. Прядь темных волос выбилась из неряшливого пучка на макушке и спадала на висок.
Моя рука поднялась, действуя сама по себе, то ли чтобы заправить прядь волос за ухо, то ли смахнуть полоску муки.
Ее сапфирово-голубые глаза поднялись на меня в тот момент, когда она поставила поднос на стойку, затем сняла прихватки для духовки.
Даже с двумя синяками под глазами, которые она изо всех сил старалась скрыть макияжем, она была потрясающей.
Она слегка улыбнулась мне, прежде чем уткнуться подбородком в плотный шарф, обернутый вокруг ее шеи, и начала выкладывать печенье на витрину. Шарф был толстым, но синяки на длинной шее, казалось, были полны решимости дать о себе знать. Они выглядывали из-под ее изящного подбородка.
Синяки под глазами. Следы на шее. Явные признаки того, что кто-то обхватил ее шею руками.
Ориентировка на розыск от местных властей идеально описала Кормака. Лучше, чем в любом предыдущем отчете. В бюллетене говорилось, что он подозревается в покушении на убийство, но не указывались его методы.
Может быть, удушение? Это было уместно. И согласно ориентировке, это преступление произошло за пределами Куинси, в дикой местности. Игровая площадка Кормака.
Был шанс, что эта женщина не имеет к нему никакого отношения. Что я был просто в отчаянии. Но я долго, очень долго прислушивался к своей интуиции. И она кричала о том, что именно она перешла дорогу Кормаку.
— Держите, — бариста поставила на стойку тарелку с моим сэндвичем, чипсами, маринованным огурцом и одним из тех свежих печений. — Что-нибудь будете пить?
— Воду. Пожалуйста.
— Сейчас всё будет, — она кивнула, затем положила руку на плечо другой женщины. — Я могу закончить с печеньем, Лайла.
Она кивнула, когда бариста подошла к раковине у задней стены, чтобы налить мне стакан воды. Но не отодвинулась от этого печенья. Она продолжала выставлять его на витрину.
Лайла. Красивое имя. Красивая женщина. Слишком красивая, чтобы быть в синяках.
Это был просто еще один грех, за который Кормаку предстояло понести наказание. Я заставлю этого ублюдка заплатить за то, что он сделал с девочками. С Норой. И с Лайлой.
Она заметила, что я смотрю на неё. Румянец на ее щеках стал ярче.
— Могу я Вам помочь?
Ее голос был хриплым. Тихим. Едва слышным шепотом.
— Да, — я кивнул. — Думаю, можете.
3. ЛАЙЛА
Было что-то в том, как этот мужчина говорил, в том, как он смотрел, что заставило меня встать немного прямее. Что заставило меня перестать прятать свое лицо. Словно он просто... он знал.
Невозможно.
Возможно, он был самым неотразимым, красивым мужчиной, которого я когда-либо видела в своей жизни. Его лицо я бы не забыла, а это означало, что он, скорее всего, просто навещал Куинси. Единственными людьми, которые знали о том, что произошло на берегу реки в пятницу, были местные жители — сплетни неслись по городу галопом, как табун диких жеребцов.