— Если это совпадение, — добавила я.
— Не бери в голову, ma petite. Не все, что идет в мире не так, нас касается.
— Да, но если мы правим американскими вампирами, то кто сейчас правит в Европе?
— Если я попытаюсь распространить власть на весь мир, у нас будет куча битв. Одной из причин, что все прошло так гладко, стало то, что я не боролся за возможность править всем миром.
— Я не хочу вампирскую мировую войну, но кто-то должен управлять вами, ребята.
— Мы управляли собой дольше, чем люди узнали, что существует мир, которым можно править.
— Но все это время Мать Всея Тьмы управляла всеми вами, так?
— Qui.
— А теперь — нет, потому что мы убили ее.
— Размышляешь, что вампирская мышь делает теперь, когда кошки не стало, да, ma petite?
— Да, — ответила я.
— Они делают то же, что и все мыши в отсутствие кошки, — сказал Натэниэл.
Мы посмотрели на него.
— И что же это, наш котенок?
— Уничтожают все, что могут, пока не появилась новая кошка.
— А новая кошка — это мы, — сказала я.
— Быть может, ma petite, mon minet, а быть может, мы должны найти новую кошку, чтобы управлять Европой.
— Кого? — спросила я.
— Я не знаю, но знаю, что не хочу править миром. Америки для меня достаточно.
— Мы позволим монстрам свободно разгуливать по Ирландии, Жан-Клод?
— Давай опросим тех из Арлекина, кому больше доверяем. Если есть какая-то тайна в прошлом Ирландских вампиров, то им она известна.
— Кого спросим первым?
— Магду, — предложил Натэниэл.
Мы посмотрели на него.
— Она одна из наших любовниц и она такая прямолинейная, что это больно. Если ей что-то известно, она поделится. Если мы спросим в отсутствие Джакомо.
— То есть, она скорее подчинится своему мастеру, чем королю? — уточнил Жан-Клод.
— Давай не будем заставлять ее делать выбор, — сказал Натэниэл. — Нужно просто спросить ее сейчас, пока она не спит, а ее мастер еще мертв для мира.
— Ты становишься хитрее, mon minet.
— Я должен стать умнее когда-нибудь, — сказал он.
— К сожалению, некоторые люди живут веками, так и не набравшись мудрости.
Я была почти уверена, что мы говорим об одной и той же личности, но никто из нас не назвал его имя. Ашер веками был то приходящей, то уходящей любовью Жан-Клода в его послежизни. Они любили и потеряли одну женщину, человека-слугу Ашера, Джулианну, и ни один из них не перестал скорбеть о ней. Говорят, любовь исцеляет любые раны, но если судить по Жан-Клоду и Ашеру, то видимо, это не так. Болезненная ревнивость Ашера заставила его совершить несколько серьезных политических просчетов, которые чуть не привели Сент-Луис к войне между нами и местными вергиенами. Эта глупость оказалась последней каплей даже для Жан-Клода, и мы его выслали. Ашер, наш златовласый красавец-садист, сейчас пытался жить в моногамии с оставшимся любовником, Кейном. Никому из нас Кейн не нравился, и он отвечал тем же. Мы все скучали о том Ашере, который держал себя в руках, но скучали недостаточно, чтобы простить этот его неверный выбор, чуть не приведший к ужасным последствиям. Только потому что Жан-Клод был очень публичным лицом, представляющим вампиров как мирных граждан, война между сверхъестественными созданиями в Сент-Луисе могла лишить вампиров такого важного достижения, как новый закон об избирательных правах, даруемых всем вампирам вне зависимости от того, как долго они мертвы. Менее пятнадцати лет назад вампира можно было убить на месте, просто за то, что он вампир, без вопросов. В некоторых западных штатах закон до сих пор позволял убивать ликантропов на месте, как каких-то вредителей, вроде крыс или койотов. То есть ты можешь кого-то убить, и как только пробы крови дадут положительную реакцию в тесте на ликантропию, ты будешь оправдан. Одной из вещей, которую пыталась изменить Коалиция, были такие законы. Мы не были такими свободными и не вызывающими сомнений ни в этой стране, ни где-либо в мире. Ашер рисковал гораздо большим, не только нами, когда принимал свое последнее неверное решение. В конце концов, мы не могли простить такого уровня беспечности.
— Я признаюсь, если никто из вас не собирается, — вздохнул Натэниэл.
— В чем? — спросила я.
— Я скучаю о том, как Ашер доминировал надо мной в подземелье. Я даже скучаю о сексе с ним.
— Если бы я не скучал по сексу с mon chardonneret, моим щеглом, я бы покончил с ним века назад.
— Ладно, ладно. Я скучаю о нем в спальне и подземелье.
— О чем мы скучаем, так это о том, что не можем найти никого больше, кто мог бы быть таким же верхним, как он, — сказал Натэниэл.
Поскольку я все еще работала над своими заморочками на тему связывания и подчинения, бывшими неотъемлемой частью моей сексуальной жизни, я не была уверена, что еще могу к этому добавить.
— Единственная, кого я когда-либо знал из настолько же талантливых в таких вещах, как Ашер, — это Белль Морт, — сказал Жан-Клод.
— Я знаю, что она пыталась с тобой связаться и приехать сюда после того, как совет вампиров пал и ей пришлось бежать из Франции, — сказала я.
— Больше всего ее смутило то, что я не позволил ей найти убежище в своих землях.
— Она думала, ты снова будешь с ней, — предположил Натэниэл.
— Она предложила, чтобы мы втроем были вместе, как в прошлом.
— Ты, Ашер и она? — уточнил Натэниэл.
— Да, — Жан-Клод провел взглядом по комнате, но я была уверена, что он не видит ничего перед собой.
Я передвинулась так, чтобы удостовериться, что встала на линии его взгляда. Он посмотрел на меня. Его синие глаза в тусклом свете выглядели такими же черными, как волосы и халат, в который он был одет, так что только бледность его лица и треугольника груди рассеивали тьму, в которую он закутался.
Я протянула руку, и он легко взял ее своими длинными тонкими пальцами.
— Я никогда не спрашивала тебя раньше, искушение было?
Его губы шевельнулись. Это, на самом деле, была не улыбка, скорее, намек на нее.
— То, что она предложила, было ложью, ma petite, как и всегда.
— Вы с Ашером веками были ее главными мальчиками.
— Мы были ее любимыми пешками, может, инструментами. Да, скорее, любимыми инструментами, или оружием, нацеленным на того, кого она хотела соблазнить, или смутить, или помочь ей манипулировать им в ее махинациях. Белль тогда почти правила всей Европой, истинная власть, стоявшая за множеством тронов. Мы вдвоем помогали ей соблазнять высшую аристократию, служителей церкви, любого, у кого была власть, которую она хотела контролировать.
— Я была в твоей голове, когда ты вспоминал о тех днях, Жан-Клод. Ты любил ее. Ты был в нее влюблен.
— Был, но она никогда не была влюблена в меня или Ашера. Если она когда-либо и могла любить кого-то, то это были не мы.
— Так для тебя соблазна не было?
— На секунду, возможно, но это похоже на соблазн во сне. Это не реально.
— Но пока ты спишь, он кажется реальностью, — сказала я.
— Она держала нас всех, как наркоманов, ma petite. Мы были зависимы от ее обаяния. Мы соревновались за ее любовь, но как ты и сказала раньше о прочем в наших жизнях, это было шулерской игрой. В любой игре с участием Белль Морт был только один победитель — это Белль Морт.
Натэниэл выпрямился и встал на ноги, но в его движениях было что-то очень кошачье, будто его человеческое тело вспоминало более легкую грацию, пока он шел ко мне, чтобы взять мою другую руку и посмотреть на Жан-Клода.
— Мы — игра, в которой ты можешь выиграть, — сказал он.
Тогда Жан-Клод улыбнулся и протянул ему вторую руку. Натэниэл взял ее, улыбнувшись в ответ.
— Ох, котенок, котенок, ты прав, потому что все мы хотим говорить о том, что есть правда и что нам нужно, или чего мы хотим, или без чего не можем жить. Мы не — как бы это сказать? — мы не играем друг с другом.