На дрожащих бледных руках просвечивались вены.
Перед глазами всё плыло, и Кроули кидала то в жар, то в холод. Контраст ощущений добивал ещё сильнее. Его тошнило. Буквально рвало всеми находящимися в нём органами от волнения, которое не проходило.
Скрип двери.
Сердце в пятки
В горло.
В пятки.
На месте, меж ребер. Ноет. Болит. Разрывается.
ЧёртЧёртЧёрт.
Почему он не умер.
почему он, блять, не умер.
— Ты бунт, что ли, устроил? Сказали, что не жрал ничего.
Кроули на кровати подскочил, вжался в спинку, напрягся весь. В комнате уже было достаточно темно, и он видел лишь силуэт.
Силуэт, который смотрел на него на фоне багрового неба. Силуэт, который проклял его на существование в аду.
Силуэт, который будет сниться ему в кошмарах и мерещиться в темноте.
— Ну ты и бледный. Видимо, дворняжки это и впрямь не моё. Выглядишь, как уже мертвый.
— Было бы неплохо, — сипло отзывается Кроули, ощущая, как его всего трясет.
Этот силуэт тяжело выдохнул. Его плечи внезапно опустились.
— Ты видишь хоть меня? — он подошёл к нему ещё ближе, щелкнул пальцами перед глазами, а после схватил за подбородок, смотря прямо в глаза. Кроули вздрогнул от холодного касания, чуть не подскочив. — Совсем у тебя взгляд расфокусирован.
Он растерянно почесал затылок.
— Что вам от меня надо? — вопрос, доводивший его буквально до полуобморочного состояния весь день, наконец, вырвался из раздробленной болящей грудной клетки.
— А? — он посмотрел на него, нахмурился и внезапно присел на край кровати. — Ну, ты мне просто понравился. Знаешь, живешь, покупаешь себе добермана, а потом видишь потрепанного щенка, — он снова схватил его за подбородок, заставляя поддаться вперед. Кроули чуть ли не потерял равновесие. Его мироощущения за день потрепалось до такой степени, что рядом существующие материи будто… не существовали. — Потому что тебе его жалко. А на деле, я не знаю, о чём тогда думал. Всё лицо твоё, Кроули.
Кроули ощутил, как в животе что-то скрутило до очередного рвотного позыва.
— Пиздец, ты весь в холодном поту. Ты умирать собираешься, что ли? — он прошелся рукой по щеке, шеи, плечу.
Силуэт расплывался сильнее. В конце концов, он просто смазался до неясного темного пятна. Раздробленные кости умудрялись болеть. Его пробило на настолько крупную дрожь, что даже зубы стучали. Боль в висках пульсировала горячим огнем. Больно. Было очень больно. Его выворачивало, его тошнило, ему болел каждый орган.
ему хотелось разрыдаться.
И силуэт превратился в одно сплошное черное смазное полотно.
***
Звук изнутри. Не в голове. Кроули сожмурился. Поерзал. Открыл глаза в безмятежном спокойствие.
Увидел этот ёбанный белый потолок самого ада.
И всё вспоминает.
Вспоминает со странным равнодушием. Страх не хватал его цепкими лапами за горло, не душил, капли холодного пота не соскальзывали с затылка. Он осознал это с тихим бесчувственным ужасом. Будто это всё не с ним. Нет ничего. Ни одной чёртовой эмоции. Только туман в голове, осознание всеобщего пиздеца, который не оставлял изнутри никаких следов. Выпотрошено. Пусто. Страшно, бесчувственно холодно. Не по себе.
— О, вы проснулись.
Потолок затмил силуэт той самой медсестры, от чьего голоса Кроули тошнило. От чьего голоса Кроули хотелось завыть. Но он не чувствовал ничего. По-прежнему. Пусто и страшно одновременно. Как такой себе фильм с хреновой игрой актёров.
— Вы упали в обморок из-за переутомлении нервной системы. Возможно, ещё из-за голода.
Он смотрел пустыми глазами в неё. В её усталые глаза с синяками под ними. Она такая уставшая, она такая… никакая. Она такая же, как и взгляд Кроули.
Никакая.
— Поэтому, мы вам вкололи успокоительное. Должно помочь.
Кроули подумал, что ему так помогло, что ему конец. Что он просто умер и наблюдал сейчас за собой со стороны. И не ощутил к этому мешку мяса и костей ничего. Даже сострадания, даже ебаной жалости. Было пусто.
— Когда придете в норму, пожалуйста, поешьте.
Её слова звучали как заученный стишок. Она даже не моргала. Он выглядела как бездушный робот. Её впалые щеки и пустые глаза. Её безэмоциональные глаза. Она вся — безэмоциональная. Точно такая же, как и Кроули сейчас. Наверное, она по жизни напичкана транквилизаторами.
— Вы таблетки тоже не выпили, да?
Заткнись.
Завали ебало.
Замолчи.
— Не пренебрегайте ими, иначе будете падать в обморок слишком часто.
Она продолжала говорить свой заученный текст, затмевая своими длиннющими волосами и белоснежным лицом потолок. Она такая… кукольная. Такая красивая. Такая… пустая.
Так его видит тот мужик в крутом костюме?
Красивую, бесполезную куклу?
Только Кроули не будет затмевать по утру собой потолок и что-то спрашивать. Кроули скорее сгрызет свои вены на запястьях, чем будет хоть что-то делать под его руководством.
— Я позову сэра Сэйнтли.
— Кого?
Голос у Кроули вышел тихим, сиплым, хриплым.
— Выпейте воды.
Улыбка. Резная кукольная улыбка ударила его по почкам, по глазам, по лицу.
Рядом стоял графин с водой и стакан. В горле слишком сухо. Он вчера, вроде, глотка три сделал за день, дрожащими руками чуть ли не опрокидывая блядский хрустальный стакан.
А она ушла, так и не сказав, что за сэр такой.
Врач? Наверное.
Она что-то говорила про врачей.
Кроули поднял руки над собой, разглядывая тыльную сторону ладоней. Кожа перестала быть болезненно бледной и вены не просвечивались досконально. Сердце колотилось в своём привычном ритме.
Было по-страшному спокойно. Было ненормально спокойно.
искусственное спокойствие утопало в штиле пассивного страха. осознание рыхлой, режущей ладони реальности.
Это даже нельзя было назвать спокойствием: это какая-то безумная тяжесть, лежащая на нём пластом и не дающая выразить хоть одну чертову эмоцию. Только сухой хрусткий страх прямо в его горле.
Он встал и увидел в зеркальной двери шкафа своё отражение.
Выглядел так, будто Майкла Джексона достали из своего гроба и усадили сюда вот.
Кожа бледная, лицо близко к зеленоватому оттенку, волосы растрепаны по всей голове, небритое несколько дней лицо прилично заросло щетиной. Казалось, что у синяков под глазами есть свои синяки — настолько глубокой была тень под глазами. А ещё кожа была странной по ощущению. И во рут вкус отвратный. Он хочет душ и поесть. Он хочет домой.