Скорее всего, Гавриил тоже ебнутый.
Всё же это было абсолютно бессмысленно и не имело хоть каких-то объяснений. Просто Гавриил заметил красивого паренька и подумал: «о, прикольно»?
Это долбоебизм.
Это бред.
На самый настоящий бред больного на голову человека.
Если бы кто-то рассказывал такое Кроули, то он бы не поверил. Да он даже сейчас не особо верил во всё это! Версия типа: «он был бухим, а завтра тебя пристрелит» звучит более убедительно, хотя, конечно, и более грустно.
Не хотелось ни к друзьям, ни в клуб, да даже к какой-нибудь очаровательной девушке не хотелось!
Хотелось расставить всё на свои места и перестать трястись от любого резкого шороха.
Он вызвал такси, собираясь поехать «домой».
На улице было холодно, хотя, казалось, из-за вечных нервов ему вечно холодно и его вечно будет трясти. Руки всегда будут белыми с переплетением сине-красных вен.
Страх никогда не уйдет.
Хотелось бы, конечно, ещё влить в себя этих крутых транквилизатор и ходить как обдолбанный, но ту медсестру он больше не видел. Да и слава Богу. Ему казалось, что от её лица его могло бы вывернуть.
Она слишком бледная, слишком тощая, слишком ненастоящая.
как и Гавриил.
Гавриил тоже бледный и весь ненастоящий. Он не человек.
Он — остатки от человека.
В этой комнате, где слишком много белого, он пролистывал сотое видео на ютубе, отвечал сотому человеку и понятия не имел, куда ему деваться.
Он даже не испытывал ненависти к Гавриилу за убийство отца. Просто потому, что не испытывал никогда к нему чувств. Никаких. Он как богатый дядя, появляющийся раз в неделю и дающий денег.
Жалко, конечно, но пойдет.
В ночь в доме тишина мертвая, и когда раздался звонкий лай Кроули подскочил на своей кровати, невольно бегло осматривая комнату.
Шаги, холодный голос, довольный скулёж.
Гавриил приходил всегда в полночь или и того позже. На час-два. Или вообще только на миг. Казалось, дома у него не было вовсе.
Вечно таскается со своими пушками и коксом, как будто 24/7 под кайфом и ему похуй.
Такое впечатление производил на Кроули Гавриил, но первый, конечно, догадывался, что нихуя он не под кайфом.
Когда ты живешь средь трупов и размазанных кишок по асфальту, теряешь невольно всё человеческое.
Особенно чувства.
Особенно удовольствие.
Шум шагов мимо его комнаты.
Кроули огляделся ещё раз и подхватился, напяливая на себя штаны и черную майку.
Гавриил может сколько угодно играть в кошки мышки, но Кроули уже остопиздела вечная тряска за собственную жизнь.
Либо пускай пристрелит его прямо сейчас, либо… скажет ему хоть что-нибудь.
Он знал, где примерно находился, вроде как, его кабинет, да даже если бы и не знал — на полу отпечатки крови и грязи. Ну, Кроули надеется, что это грязь, а не чьи-нибудь кишки. Или печень. Или… Кроули передернуло.
Непривычно холодно и он обхватил себя руками, содрогаясь.
Кожа покрылась мурашками.
Скрип двери тихий и вкрадчивый.
Кроули сам не осознавал, что делал всё как-то по-странному неловко и робко. Синеющие вены просвечивались на тыльной стороне ладони.
Гавриил и доберман смотрели на него одновременно совершенно одинаковыми глазами.
Злыми, голодными, дикими глазами.
Кроули не по себе. Будто они его сейчас самолично сожрут вместе с костями и всеми органами.
Но Гавриил лишь поставил бутылку с виски на стол и удивленно вздернул брови. Его доберман уселся у ног и поднял морду к Гавриилу.
— Что ты не спишь? — голос у Гавриила по-странном безэмоциональный, а ещё он пьяный. А ещё у него весь пиджак в крови, на шее разводы крови, ботинки в крови. Он весь в крови. И Кроули от концентрированного запаха крови начинает тошнить.
— Потому что ты заебал.
Кроули бросил фразу резко и не вдумчиво. Его трясло от холода. Его руки бледные.
— У тебя лицо зеленью отливается. Опять в обморок пришёл падать?
Превосходство и усмешка возвратилось в его голос на привычные позиции и это отчего-то успокаивало Кроули. Потому что в этом что-то такое есть — равновесие какое-то едва осязательное. Твёрдая почва.
— Упаду в обморок, если ты мне не пояснишь за этот происходящий пиздец.
Он прикрыл дверь. Опять же — чересчур аккуратно.
Гавриил смотрел на него слишком внимательно. Оглядывал с ног до головы, вглядывался в лицо, смотрел на плечи, свисающую черную майку. И усмехнулся. Усмехнулся так, что в Кроули что-то глубоко внутри болезненно подделось. Но не волнение. Что-то… другое.
— А я не знаю. Просто не знаю, — голос у Гавриил хриплый. Голос у Гавриил тихий и такой, что у Кроули мурашки табунами по коже ходят. — Ну, просто… красивый ты был. Не знаю. Ну, вот видишь ты картину какую красивую, но бессмысленную. А тебе, вообще-то, не нужна ни эта картина, ни красота. И ты даже не будешь знать, куда тебе её повесить, потому что обои у тебя некрасивые и сочетаться это не будет. А ты всё равно покупаешь. Потому что она красивая.
От Гавриил дико несло алкоголем и его помятый вид только добавлял ему контраста. Потому что на нём дорогой костюм, прямая осанка, безжизненно-режущие самое сердце взгляд. И он пьян настолько, что стоять ровно не мог. Но плечи по-прежнему расправлены, а спина прямая. Манеры и высокомерие даже выстрелом в голову не выбьешь.
Манер и интеллигентности в Кроули с роду и не был и откуда это всё в человеке, который умывает руки чужой кровью — неизвестно.
— Решил тебя оставить. Не мог я просто достать пистолет и пристрелить тебя.
— А выглядишь так, будто мог, — Кроули криво усмехнулся, кидая взгляд на весь в крови пиджак.
— Но не красивую картину, — он покачал головой. Его шатает. Он даже на ногах еле стоит. Набухался он до или после какой-то очередной гангстерской драмы — Кроули не знал. — Говорю же… лицо у тебя такое… что в прихожей повесить хочется, понимаешь?
Кроули хлопает глазами. Кроули не понимает.
Он смотрит на то, как тот хватает стакан с алкоголем со стола, делает глоток и жмурится. Кроули следит за каждым его движением.
В кабинете у него вообще пахнет коньяком. Немного ещё чем-то цветочным — чем точно, Кроули непонятно. Запах алкоголя в любом случае всё перекрывает.
Веки слипаются. Хочется спать.
— Не понимаю, — всё же говорит Кроули, не отрывая взгляда.
— Ну и хорошо. Ты же не ебанутый.
Гавриил признает свою неуравновешенность и это немного радует Кроули. Потому что конченные психи никогда не признаются, что они психи. Видимо, тут ещё не конечная. Видимо, Гавриил человечнее его отца, как бы странно это не звучало.