— Ты сам-то с ума не сходишь?
— Ты о чём?
— О Шерин. Ты скучаешь по ней. Это видно.
— Скучаю… — Арти тяжело вздохнул. Надев капюшон, он взглянул в тёмно-синее беззвёздное небо, — а может, и впрямь с ума схожу. Вообрази: вчера, когда уснул, мне показалось, что она рядом. Даже будто видел, как она из палатки выходит на рассвете…
— Сны — это сны, приятель, — философски заметил Киба, — тебе не хватает её. Привык ты к ней, потому и видишь её везде… Но слушай: меньше думай о ней, и больше — о том, как нам войну закончить. И тогда встретишься с ней даже раньше, чем надеялся.
Толстяк неожиданно замолчал и ткнул пальцем в сгущающуюся темноту.
— Гляди, — сказал он тихо, — наши корабли идут.
Арти взглянул вдаль. К порогам Бевельфлоу, чуть кренясь под ударами ветра, бесконечными потоками плыли длинные парусные галеры. Паруса напряженно трепетали, ловя холодное дыхание морского ветра, и пойманный бриз колотился в них, как птица, хлопая складками грубой ткани.
Корабли достигли порогов и медленно поползли через них, борясь с ленивым, но мощным течением. Иногда окованные сталью борта ударялись о камни, и тогда над мерцающей гладью вспыхивал пучок быстро гаснущих искр. Теснясь и стукаясь друг о друга, суда медленно вползали в холодные воды Бевельфлоу.
— Помнишь, как ты рвался в боевые маги? — Артлин перевёл взгляд с кораблей на лицо Кибы. Тот лишь кивнул.
— Ещё бы. Дурак?
— Мы оба те ещё дурни. Тьфу, сбылась же мечта.
— Может, и остальное сбудется, — мечтательно сказал кудрявый. Отведя взгляд от Арти, он посмотрел вдаль, — у меня с фермой. А ты на восток съездишь, как собирался.
— У нас. Поедем вместе. Подождёт твоя ферма.
Глядя на тёмную, степенно текущую воду, Киба вдохнул, словно собираясь что-то сказать, но вместо этого лишь порывисто махнул рукой и тяжело поднялся с утоптанного снега.
— Хочешь, принесу тебе чего-нибудь поесть?
— Лучше выпить. Если в обозе хоть что-то осталось. Слушай, — сказал Арти, когда Киба уже отошёл, — она мне снится. Каждую ночь снится.
***
Вырываясь из давящих объятий обточенных ветром скал, окружавших Ротбург и замок Вилленхоф, река чуть меняла своё направление. Распадаясь на каскады плещущих брызг, она широкой петлей постепенно сворачивала к северу и долгое время бежала через густые, дышащие смолистой прохладой леса, то расходясь рукавами искрящихся потоков, то собираясь вновь в своём прежнем русле, глубоком и тёмном, с дном, оплетенном сетью распухших от сырости корней и осыпанном бесцветной, темной, чуть рыжеватой хвоей.
С мая по август река, бурля и играя в лучах солнца, катила свои прозрачные воды через чащу, и расцветающий зелёный лес спускался к ней космами изумрудных трав и ярких цветов, тянул ветви к теплому, искрящемуся потоку, который, не замедляя своего бега, катился на запад.
Потом наступала осень и начинался сезон дождей. Лес, как подожжённый, вспыхивал, одеваясь в яркие краски, а затем медленно тускнел и темнел, роняя в серую, притихшую воду горстья мёртвых листьев. Желтея, постепенно иссыхала трава, и бесконечные дожди потоками хлестали чащу, смывая в помутневшую реку грязь и рыжую, глинистую землю.
Проходило два-три коротких месяца, лес умирал и затихал, засыпанный хрустящим белым снегом. У берегов намерзала тонкая корочка льда, и вода ползла, перекатываясь редкими низкими волнами, похожая на блестящее черное зеркало…
Сейчас река была именно такая. Заснеженные берега нависали над гладкой, дышащей леденящим холодом водой. Плети поникшей травы неподвижно свешивались с берега, вмёрзнув в тонкий, покрытый голубоватыми разводами лёд. У самой его кромки, зацепившись за нависающие над водой корни, покачивалось распростертое тело в заиндевелом чёрном плаще.
Внезапно под водой вспыхнул слабый зеленоватый огонек: глаза лежащего в реке человека открылись. Из неплотно сомкнутых губ вырвалась струйка воздушных пузырьков. Неизвестный конвульсивно дернулся, будто захлебываясь. Вскинув голову, он закашлялся, забил руками по воде, ища дно. Ухватившись за корень, нависший над гладью воды, он приподнялся и, ломая тонкий лёд, выбрался на берег, запорошенный снегом.
Он был жив.
***
Сотрясаясь от ярости, Селем выполз из воды и бессильно свалился на берегу, окунувшись лицом в мелкий и жгуче холодный снег.
Расстегнув плащ, он перевалился на спину, ощупал рану и удовлетворенно хмыкнул: ткани уже срослись и лишь запёкшийся продолговатый шрам под левым соском напоминал о недавней попытке убийства. Плащ был пропорот насквозь и в дырку на спине задувал ветер.