— Вам запрещено разговаривать с пленниками?
Он помотал головой.
— Тогда чего молчишь?
Я тут же пожалел о своём вопросе — слуга с готовностью раскрыл рот и продемонстрировал вырезанный язык.
— Демоны, — выругался я. — Хочешь сказать, вы все здесь такие, и те, кто там, в зале? — он кивнул. — Сколько вас всего?
Слуга растопырил семь пальцев. Я отметил, что мизинец на левой руке у него тоже отсутствовал.
— В чём вы провинились? Вас всё устраивает? — вкрадчиво поинтересовался я. — Никогда не хотелось что-нибудь изменить?
Он поднял брови, отвёл глаза, затем снова недоумённо поглядел на меня и молча исчез за занавесом. Может, и зря я вот так, в лоб. Сдаст или не сдаст? Если грамотный, то отрезанный язык никак не помешает ему настрочить на меня жалобу.
Последние шаги удалились, раздался скрип закрывающейся двери. Я выждал ещё несколько минут и выкрикнул, схватившись за золотые прутья:
— Эй, братья по несчастью, слышите меня?
В ответ повисла тишина, но меня это ничуть не смутило.
— Слышите, знаю. Как насчёт поднапрячься и выбраться отсюда?
— Угомонись, багровый, — раздался чей-то голос после паузы. — Сам не понимаешь, о чём говоришь.
— Ничего, новички все сначала думают о побеге, — с усмешкой прозвучал второй голос. — Потом проходит.
— И зря проходит, — я начинал злиться. — Это не так уж невыполнимо, как вам вбили в голову. Мы с товарищами на днях разнесли полдворца, если вы не в курсе. А ведь раньше о таком тоже даже думать боялись!
— Мы не твои товарищи, — веско возразил низкий голос. Кажется, он принадлежал медному. — Прекращай нести бред. Здесь тепло, безопасно и сытно кормят. А за побег наказание одно — смерть.
— Смерть, говоришь? — мрачно заметил я. — А что ждёт, если остаться? Куда деваются те, кто наскучил императрице, когда она находит им замену? Дайте угадаю: выходят на заслуженный отдых и мирно доживают свой век в спокойствии и достатке?
За занавесом звенела неловкая тишина.
— Кто здесь давнее всех?
— Я, — раздался хриплый голос. — Тринадцать лун.
— Вот даже как. Я-то думал, хотя бы несколько лет… Так что, мужики, лучше: провести ещё годик за решёткой, под пытками, а потом быть убитым — или попытаться освободиться, пусть и рискнув жизнью, ибо нахрен вам не сдалась такая жизнь?
— Ты что предлагаешь-то, багровый? Или просто языком мелешь?
— Идея есть, — с готовностью отозвался я. — Правда, её нужно обдумать. И мне нужно точно знать, что я могу на вас рассчитывать.
По залу понеслось взволнованное бормотание, пока не очень-то смахивающее на согласие. Что же, по крайней мере зёрна сомнений в их души я посеял.
Выбор императрицы пал на меня на следующий день.
Из плюсов: я успел определить примерное местонахождение отодвигающего решётку механизма — во-первых, по направлению стремительного жеста императрицы, а во-вторых, по характерному звуку, донёсшемуся из толщи стены.
— Иди, иди, — насмешливо пропела лазурная, маня меня в сторону ложа. — Не бойся, малыш. Сегодня я тебя не стану сильно обижать.
Я, честно говоря, был больше занят тем, что украдкой оглядывал зал. Чёртовы белые занавески дико мешались, скрадывая стены. В любом случае, даже если отсюда есть ещё выход помимо главных дверей, оставался загадочный механизм тревоги, действие которого я наблюдал во время штурма дворца.
Я наступил на солнечный блик на мраморном полу и задрал голову к его источнику. Воронки в сводах крыши оказались отделаны зеркальным материалом, из-за чего свет рассеивался по всему залу. Учитывая высоту потолка, не получалось определить их размер на глаз, но, кажется, они всё же были достаточно широки…
— Соскучился по солнечному свету, милый? — проворковала императрица. — Боюсь, здесь выход один: смириться. Солнца тебе больше не видать.
Кандалы сомкнулись на моих лодыжках и запястьях. Я осторожно проверил: нет, в отличие от прутьев клетки, даже не медные. Магия оставалась при мне. Это ли не прекрасный шанс? Впрочем, снисходительная улыбка лазурной, словно адресованная напрямую этим моим мыслям, заставила меня засомневаться. Уверена, значит, что ей ничего не грозит?
Она одним движением стянула с меня набедренную повязку, провела острым ногтем по моей груди, животу, ниже… Прикрыла глаза, судорожно вздохнула, а когда открыла их снова, они так и пылали похотью.
Я не боялся боли. Судя по невредимым телам остальных пленников, насколько я успел их разглядеть, калечить свои экспонаты императрица не любила. И это главное — моё тело нужно было мне исправно функционирующим, а боль — придёт и уйдёт.