- Доказательства отсутствия кого-либо? Августин, послушай...
- Именно их. Корнелий больше склонен доверять своей разведке, нежели человеку, которого видит впервые в жизни. Я много сделал для того, чтобы устроить вашу с Мелиссой свадьбу и создать подходящие рекомендации касательно твоей персоны. Но этого недостаточно. Если хочешь завоевать его доверие, используй старые-добрые догматы Инквизиции, и выбей из главных подозреваемых все необходимые признания.
- Я всё понял, друг мой.
- Просто сделай как я сказал. И никакой самодеятельности.
На этом содержательная часть нашего разговора закончилась, разбившись о стену моей немногословности. Во всем этом, кажется, замешалось нечто очень и очень подозрительное, и полностью довериться ни Корнелию, ни его приближенным, я никак не мог. Как могли они так просто придумать какого-то колдуна, подрывающего власть стратега, полагаясь лишь на полученные за несколько часов до этого разговора сведения? Слишком уж просто всё совпало. Но глупцами эти люди никак не могли быть, а значит, что-то они недоговаривали. И это мне очень не понравилось. Я снова будто сходил с ума, разрывая своё сознание на части в попытках понять истинную причину происходящего, не складывающееся в общий образ, а лишь расплываясь кусочками мозаики, никак не подходящими друг к другу. Пугало никогда не казался мне простым колдуном, пусть и невероятно сильным: в его образе сквозило нечто древнее и непонятное современной человеческой культуре. Быть может, это и роднило его с местным божеством, якобы живущим, по мнению Альвина, в лесу, но поверить в это самому никак не получалось. Видение Бога, насланное Пугалом, значило что-то совершенно другое, и теперь предстояло дознаться до его сути. Если Пугало реален, а в этом я не сомневался, в Ауревале меня ждали сразу два противника: он и Царь Эльфов. Или же они были одним и тем же лицом. И в этом был определенный смысл. Если они хотят охоты на колдуна, они ее получат. Августин ясно дал мне понять, что от меня требуется, но сомнения терзали мою душу. Я безгранично доверял своему другу и учителю, но не доверял Корнелию. Почему он хочет, чтобы признания выбил именно я? Почему хочет уничтожить несчастных культистов, которые наверняка никак не причастны к готовящемуся заговору? Ему нужна демонстрация моей лояльности стратегу. Но зачем? Уверен ли он в его лояльности империи? Тысячи вопросов, но пока что ни одного ответа. Я привык доверять Августину, но в этот раз семя сомнения всё-таки дало свои всходы.
Я продолжал есть и пить, но внутренне оставался максимально сосредоточен. Нужно поскорее сообщить обо всём Альвину, приглашенному, как оказалось, в числе прочих знатных людей города, и уже по пути к хозяину празднества налакавшемуся до поросячьего визга.
Скоро наступил рассвет, и ночь сменилась легкой светлой дымкой, проникающей в залу через узкие окна. Гости спали там же, где до этого пировали, здесь оказалось не принято уходить домой. Сон вскоре сморил и меня, еще до того, как колосс-Корнелий закончил рассказывать очередную историю из своей жизни в бытности еще легатом при Шестой Империи. Грудной голос его убаюкивал не только меня, но многие из почтения к хозяину продолжали бороться со сном. Я успел только попросить Антартеса избавить меня от видений в эту ночь, но видимо у бога сегодня оказались дела поважнее.
***
Зал суда всегда казался мне самым монументальным сооружением в Стаферосе. Огромная статуя Антартеса, подпирающая купол, казалась невозможным воплощением гения инженерной мысли. Кругом от него расходились ряды колонн, под статуей располагались ложи обвинения и защиты, напротив - трон верховного судьи, императора. Гранит и белый мрамор искусно переплетались здесь в затейливом узоре, а купол, покрытый лепниной и фресками, изображавшими сцены из Книги Антартеса, поражал всех, кто оказывался под его сводами не только своей монументальностью, но в большей степени красотой изображений, за восемь веков почти не утративших своего первоначального облика.
Я оказался там же, где и десять лет тому назад. На площадке перед высоким троном, на котором восседал десятилетний Николас, последний живой представитель рода Адамидас и последний из императоров Шестой Империи. Скоро ему предстояло принять смерть от рук наемных убийц, но сейчас он искренне увлекся судом над убийцей своего отца. Над Маркусом Клавдием Кемман.