- Здесь и началась твоя история, - как и всегда Пугало возник из неоткуда, движением руки заставив время остановиться, - история, которая привела тебя в конечном итоге в темные леса Ауреваля.
- Ты знаешь, кто такой Царь Эльфов? - неожиданно для самого себя спросил я.
- Он - не конечная цель, а только лишь средство. В конце пути тебе придется убить меня, и занять моё место.
- Но зачем?
- Узнаешь, и очень скоро. Просто отдайся той ненависти, что кипит в тебе: я не зря разжигал ее столько лет.
- Можешь ты хоть раз поговорить со мной и не путать своими безумными речами? - в отчаянии закричал я, пытаясь достать неуловимый силуэт Пугала, но тот лишь незаметно ускользал от меня.
- Ах, если бы я мог. Но я, увы, не более чем заложник собственных законов и правил. Вспомни теперь всю боль Багряного Пламени и отправляйся затем на мои поиски. Когда же мы встретимся в реальном мире, я укажу тебе истинный путь.
Силуэт его истончился и истаял, а время снова обрело свой ход. Холод цепей, сковывающих меня, впился в запястья, обжигая. Голоса обвинения за моей спиной вновь налились силой, обвиняя и выкрикивая ругательства в мой адрес. Видение это, вырванное из памяти моей черною рукой Пугала казалось неотличимым от реальности, и каждая частица моего тела ощущала на себе невыносимую жестокость происходящего. Маленький человечек на троне, носатый и кудрявый с выкаченными блёклыми глазами, как у его отца, никак не может усидеть на месте. Николас, кажется, готов расплакаться от нетерпения, но протектор, дядя маленького императора, успокаивающе треплет племянника по голове и что-то шепчет на ухо. Через два месяца эти же руки нанесут смертельный удар кинжалом тому, кого сейчас ласкают, но сейчас в глазах протектора виднеется только искренняя забота и участие. Поразительно, как быстро большая политика меняет отношение людей друг к другу.
- Маркус Кемман, - слышится голос с трибуны обвинения, - вы обвиняетесь в государственной измене и преступном сговоре с целью убийства императора. Верховный суд Шестой Империи на основании полученных доказательств и показаний свидетелей приговаривает вас к казни.
- Сожгите этого изменника, - визгливо кричит Николас со своего трона, но протектор снова что-то шепчет племяннику, и тот снова успокаивается.
- Если суд земной в третий раз признаёт меня виновным, то пусть состоится суд небесный, - услышал я собственный голос, вырвавшийся через разбитые губы.
Зал на мгновение затих, а затем разразился шумными воплями. Многие из тех, кто здесь присутствовал, знали о моей невиновности, но назначить козла отпущения всё-таки казалось им необходимым. Теперь же планы их дали большую трещину, не смотря на малую вероятность положительного исхода. Багряное Пламя могло сжечь любого, пусть он хоть трижды невиновен. Безвинных людей не существует, и мне оставалось лишь надеятся на отсутствие крупных грехов в моей жизни.
С той секунды, как я заикнулся о небесном судилище, даже сам император не мог остановить божественный процесс испития Багрового Пламени. Настал черед церкви действовать, и дежурный служка, представляющий здесь и сегодня власть церковных иерархов, бегом бросился к Великому Магистру. Но поскольку за последние полсотни лет к божественному суду обращались лишь три раза, все из которых закончились весьма печально для обвиняемых, процесс затянулся на добрых два часа. Николас, взволнованный грядущим представлением, никак не мог найти себе места, но в итоге отправился трапезничать. За ним на перерыв ушли и члены суда, оставив меня в окружении гвардейской стражи, прикованного к мраморному полу холодными как лед кандалами, невыносимо обжигающими кожу.
Наконец, когда всех известили о прибытии Магистра и подручных, ложи вновь наполнились народом и в зал торжественно вошел сам Великий Магистр, слепой уже старик с голым пятнистым черепом и огромными седыми бровями, закрывающими, казалось, большую часть его ссохшегося лица. Простая деревянная чаша в его руках, примитивная и лишенная всяческих украшений, вызвала во мне нервный трепет. Не боли я боялся, но бессмысленности смерти. Теперь, потеряв всё, я оказался обречен в ужасных мучениях уйти и сам, уйти навсегда, лишиться разом и тела и души. Только чудо могло спасти меня.
И это чудо случилось. Приняв из рук старика наполненную водой чашу, я сделал осторожный глоток, затем еще один и еще, пока сосуд окончательно не опустел, бессильно выскользнув из моих рук. Первые мгновения ничего не происходило, и зал замер в напряженном ожидании, пытаясь угадать, сгорю ли я в священном пламени, или буду помилован. Но вот кровь моя начала нагреваться, оттесняя холод кандалов и даже нагревая их. Жар этот рос и вскоре начал обжигать, а кожа рук покрываться волдырями. Боль сделалась нестерпимой, и я закричал, пытаясь вырваться из своих оков, но тщетно. Огонь сжигал мою плоть, обугливая сосуды и сухожилия, превращая кровь в пепел, но я все время оставался в сознании, в ужасе ощущая мучения погибающей плоти. Через несколько часов огонь полностью очистил моё тело и душу, но в тот день с покрытого кровью и копотью мрамора поднялся уже кто-то другой. Я будто со стороны взглянул на себя и не узнал ни одной знакомой черты. Глаза его больше не казались мне глазами человека. В них я увидел отражение Бога. Через мгновение наваждение пропало, и я снова стал собой: высший суд свершился.