Над городом снова собрались хмурые тучи, еще по-летнему кудрявые и бойкие, готовящиеся уступить место сплошной осенней хмари, затягивающей небо от горизонта до горизонта. Дул холодный порывистый ветер, гоняющий тучи пыли и мусора, и на пустынных улицах этой заброшенной части города не видно было даже нищих, населяющих город в великом множестве и непрестанно клянчащих милостыню на каждой улице, площади и проулке. Я неспешно направлял коня по выщербленной и кое-где поросшей бурьяном мостовой, уныло созерцая развалины по сторонам, расслабившись и целиком уйдя в размышления. Это меня и сгубило.
Раздался щелчок спускаемой тетивы, и в то же мгновение я ощутил сильный толчок, выбивший меня из седла. «Убили» - только и успело промелькнуть в голове. Боль пришла с запозданием, и уже оказавшись на земле, я разглядел алое оперение арбалетного болта у себя в плече. Инстинкты заставили моё тело сгруппироваться и не сломать спину при падении, и еще два болта, пропоровших плащ, вошли в землю в том месте, откуда я откатился, едва соприкоснувшись с мостовой. Сердце гулко билось в груди, отдаваясь молотами в висках, боль почти не ощущалась, и мир вокруг превратился в узкий коридор, в конце которого - либо спасение, либо смерть. Я не видел нападавших, но предполагал, что они укрываются на втором этаже каменной развалюхи в конце улицы, и потому быстро, как только возможно, даже не поднимаясь на ноги, вполз в ближайший проулок. Теперь у меня появилась лишняя пара секунд для подготовки: болт не задел костей, но правая рука с трудом повиновалась мне. Кровь уже пропитала рубаху и стекала теплыми ручейками по коже жилета, однако рана оказалась не слишком серьезной. Левой рукой я достал меч, но биться так, как мог я правой рукой, получится едва ли не вполовину хуже, и только узкий переулок давал мне хоть какое-то преимущество. Если же нападавшие решат избежать схватки на мечах, последней надеждой моей останется только полуразрушенный колодец, которым заканчивался проулок: то ли старая канализационная сеть, то ли часть системы водоснабжения старого города. Если не слишком высоко, можно попытаться уйти подземными туннелями, не переломав ноги при падении.
Я и не надеялся на честный бой, поэтому сразу же бросился к колодцу, но наткнулся на решетку, не смотря на годы забвения, всё еще надежно перекрывающую путь вниз. Возможно, именно на это рассчитывали нападавшие: пристрелить меня в этом тупике, единственном укрытии на хорошо просматриваемой улице, и я уже слышал топот ног моих убийц, желающих завершить своё темное дело. Однако я без труда, хоть и с внутренним содроганием от такого кощунство, за несколько быстрых ударов перерубил мечом проржавевшие уже прутья, и с глупой надеждой в сердце прыгнул во тьму. Родовой меч в очередной раз показал себя с лучшей стороны: сейчас такую сталь уже не делают, и стоит он целого состояния. Но возможность в бою крушить даже самые толстые доспехи, пожалуй, бесценна. А какая, в общем-то, разница между ржавыми прутьями и броней врага, если на кону стоит твоя собственная жизнь?
Впрочем, ноги я всё-таки переломал, свалившись на целую гору камней. Хорошо хоть в переносном смысле этого слова, иначе история моя наверняка завершилась бы в этом грязном и непривлекательном месте, оказавшемся-таки канализацией, пусть и давно заброшенной. Ноги болели и не желали слушаться, но страх гнал меня прочь, и всё тот же коридор перед глазами уводил меня дальше в темноту, заставляя спотыкаться, падать, снова подниматься и бежать, бежать... В полной темноте я едва ли мог в полной мере осознавать, в каком направлении двигаюсь, и только шершавые стены подсказывали мне путь, уводя всё дальше от моих преследователей. Сложно сказать, сколько времени я убегал, вздрагивая от каждого шороха и оглядываясь назад, во тьму, опасаясь увидеть свет факела убийцы, посланного по мою душу. Здесь, внизу, пахло сыростью и тленом, сапоги мои скользили по грязи и проваливались в нее в местах, где скапливалась вода. Наконец, спустя примерно час, я обессилено опустился на землю, выбрав место посуше, и утер холодный липкий пот с лица, наверняка измазав его пылью и паутиной со стен. Вокруг тишина и ни звука не пробивается в эти холодные безлюдные туннели с поверхности. Никто меня не преследует, но от этого не легче: в сплошной темноте нет направлений, только легкий гул ветра, по которому я и пытался выйти. Кое-где пути оказались завалены, и пробираться через них пришлось едва ли не ползком, расцарапывая ладони в кровь и раздирая одежду. Плечо налилось свинцовой тяжестью, но кровь, кажется, остановилась. Рука онемела и замерзла, отдаваясь глухой болью при каждом движении, но, в принципе, ничего страшного.