- Вот, например, знаешь ли ты, что человек не имел души, когда был создан Творцом? - задал слепец неожиданный вопрос, резко повернув голову в мою сторону.
- Это как?
- А вот так, - совершенно серьезно ответил Прокопий, - почему, по мнению клириков, у кошки да собаки души нет, а у человека есть, хотя он по сути своей тот же зверь? Потому как душу эту создали много позже, уже без ведома Творца. Антартес и другие боги устрашились смерти и небытия и воспротивились естественному ходу вещей. Родившись из праха, во прах обратишься. Ноне же - бессмертной душой либо в Чертоги, либо в Геенну Огненную на веки вечные. Однако гордыня их обуяла. И потому не чту я их заветов, а почитаю только самую первую и самую верную мысль Антартеса, первого из богов: жизнь - величайшая ценность человека, ибо она одна, и другой не будет. Почитайте жизнь во всем ее разнообразии, почитайте мошек и букашек, траву и деревья и зверей прочих, ибо они - есть чудо божие, единственное и неповторимое. Так говорил он в начале начал.
Я все дальше и дальше ускользал от бесконечного потока мыслей этого странного человека, не совсем понимая, о чем же он ведет свои речи. Лицо его разгладилось и порозовело, а дочь его, Анна, выглянула наружу из своего кокона и с благоговением внимала речам отца.
- Так ты веришь только изначальным заповедям?
- Да, ибо в них истина. Остальное - от сомнения.
- Интересная концепция. Но разница между кошкой и человеком в наличии разума у последнего. Что, если не душа есть основа наших мыслей и чувств?
- Все мы настолько уверились в своей исключительности... Разница в том, что кошка не умеет думать о смерти, а человек - умеет. И этому человечку страшно, ибо маленький его разум не в состоянии осознать, каково это - умереть. Он погряз в этом страхе и изо всех сил начал думать, как же избежать страшного конца, как обмануть весь мир и Творца. Он верит в идеалы и готов спасти целое человечество от смерти. И он находит способ.
- Какой? - мне даже становится интересно слушать эти полубезумные речи, они отвлекают от боли в руке и заставляют задуматься о вечном. О чем еще размышлять, сидя под землей в свете костра, когда на поверхности рыскают убийцы, желающие оборвать предмет наших разговоров?
- Создать нематериальную, бессмертную копию человека, душу. И боги отдали самое себя, дабы эти души создать, всю свою силу отдали, и умерли обычными людьми. Все, кроме Антартеса, самого могущественного среди них. Он долго еще вынужден был созерцать творение своих рук, и неизвестно, что с ним в итоге сталось. Многие думают, будто он умер, пожертвовав остатками себя для людского счастья, кто-то - что Творец забрал его к себе, подарив истинное бессмертие. Быть может, он и сейчас ходит среди людей и наблюдает за нами, за тем, во что мы превратились и что сотворили с его заповедями.
Слепец еще долго говорил о богах и людях, добре и зле, но я уже почти не слушал его, погружаясь в дремоту.
- Запомни накрепко, мил человек, только одно: не боги создают людей, а люди - богов. За это я лишился права жить с ними и обречен скитаться в таких местах, как это.
Глаза мои окончательно закрылись. Убаюканный потрескиванием поленьев в костерке и монотонными речами слепца, я уснул, чувствуя только тупую боль в ране, далекую и какую-то нереальную. А Прокопий всё говорил и говорил, даже в моем сне, огромный, бородатый и громогласный. Рассказывал о городах и людях, в них живущих, о далеких странах и землях, лежащих за многими морями, о том, как устроен мир и всё в нем согласовано. Фантазия сплелась с реальностью, и мне казалось, будто вместо костра светились глаза Анны, огромные и невинные, полные неизбывной тоски. Было в них что-то не от мира сего, какая-то вселенская печаль. Затем девочка тихонько выскользнула из рук отца и подошла ко мне, наклонившись почти вплотную к моему лицу.
- Он хочет видеть тебя на своём троне. Ты должен спасти всех нас для него, спасти наши души от небытия и забвения. Потому как он больше человек, нежели бог, и потому боится смерти пуще всего на свете.
И снова раздался удар колокола, расколовший реальность на части. Мерные удары его сулили смерть, смерть, о которой говорили мне слепой проповедник и его дочь. Я вскочил на ноги и едва не упал, скрученный острой болью в руке. Не было ни костра, ни Прокопия, и никаких следов их пребывания. Голова пульсировала болью, а во рту чувствовался привкус крови. Неужели всё это оказалось только сном?
- Идите, кир, они ушли, - кто-то затронул меня в темноте, заставив подскочить от неожиданности.