Я оделся и тихо выскользнул тем же путем, что и вошел сюда, в последний момент разминувшись со стражей и нырнув в крытую галерею, уходящую в сады. Никогда не считал себя ловким и незаметным, и уж тем более, таковым не являлся, однако местные стражники умудрились дважды за одну ночь пропустить меня мимо себя. С одной стороны, для меня их невнимательность хороша, но с другой... если кто-то захочет похитить или убить дочь стратега, помешать ему будет некому.
Жутко хотелось спать, но времени оставалось мало, всего часа три, и потому я первым делом отправился приводить себя в порядок и завтракать, выбрав для этого ближайшую гостиницу с респектабельным названием «Золотой империал». Судя по всему, именно столько стоила одна ночь в этом заведении, поскольку располагалась она в самом богатом районе города и выглядела под стать окружающему ее лоску. Перед входом дежурит сонный паренёк лет четырнадцати, одетый пёстро, но со вкусом, ждёт посетителей. Просторные двери открыты, будто приглашая зайти, и я уже не могу пройти мимо, соблазняясь исходящими оттуда запахами готовящейся еды. Слуга недоверчиво оглядел мой внешний вид, но промолчал, нацепив на лицо максимально любезную улыбку, дернув лишь за веревочку рядом со своим постом. Где-то внутри раздался звон колокольчика, оповестивший хозяев о прибытии гостей, и я направился в его сторону.
Через полтора часа я вышел из этой обители лести и лицемерных улыбок, чистый, сытый, опрятно одетый и конный, оставив остатки своих сбережений в жадных потливых ручонках управляющего. Придется вновь обращаться в местный банк за очередной порцией золота, хранящегося на моих счетах, однако этот визит мог еще подождать. Направив норовистого, черного скакуна какой-то местной породы в указанном Мелиссой направлении, я мысленно молился о том, чтобы стратег послушал Августина и не устроил на меня очередную охоту. Определенно, закончив это дело, мне стоило бы озаботиться организацией личной охраны, иначе очередной визит в заброшенную часть города грозит закончиться для меня не так благополучно, как в прошлый раз.
Спустя еще час я, проехав жилые кварталы, углубился в старый город, пустыми глазницами домов следивший за каждым моим движением. Здесь прочно угнездилось царство хаоса и разрушения, щемящей тишины и человеческой тоски. Мысленный взор рисовал картины расцвета этого города: прямые чистые улицы, ровные ряды домов с единой архитектурой, акведуки доставляют жителям чистую воду, а канализация отводит нечистоты из домов и с мостовых, выметенных и начищенных до блеска. Когда-то даже климат здесь был другой: снег пришел в эти земли всего семь или восемь сотен лет назад, в одночасье изгнав большинство теплолюбивых имперцев на юг. Идеальный порядок, присущий временам Первой Империи царил здесь долгие годы, но снега предрешили его судьбу, обрушив купола соборов и крыши домов, не рассчитанных на подобные нагрузки. Урожаи оскудели, и сельскому хозяйству пришел конец: виноградники вымерзли, как и многие другие теплолюбивые культуры. Холод погубил и многих животных, опустошил леса, оставив охотников без добычи: голод повис над Ауревалем подобно топору палача. То, что осталось от богатой и цветущей провинции, сейчас покоится здесь, на свалке истории, под слоем земли и пепла, под фундаментами новых уродливых построек. Интересно было бы хоть на пару часов окунуться в один из последних дней рассвета Первой Империи, простоявшей больше тысячи лет, и лишь всё больше распадающейся теперь на части с каждым последующим перерождением, когда периоды между царствами доходят чуть ли не до полувека.
Вскоре показалось и судейское поле, обнесенное развалинами трибун и остатками колонн. В южной части - трибуна оратора, возвышавшаяся подобно императорскому трону. Где-то здесь располагались и остатки тюрьмы, от которой остались только подземные камеры и груды битого кирпича. Но где же меня ожидает Мать? Здесь столько пространства, что можно бродить хоть целый день, осматривая каждый закуток. Поле достаточно хорошо выметено, видны следы множества ног и следы пребывания праздновавшей толпы. Мусор аккуратными горками свален вдоль стен и колонн, то тут, то там - потухшие кострища и остатки каких-то деревянных конструкций. Я медленно бродил среди этого запустения, разглядывая останки давно сгинувшей цивилизации, пока не заметил вдалеке, там, где высилась трибуна Бельвеста, какое-то странное сооружение, напоминающее виселицу. Какой-то странный холодок пробежался по моей спине, вызвав отчаянное желание убраться отсюда подальше. Как в полусне, я двинулся в этом направлении, уже понимая, чем всё это закончится.
Сооружение и вправду оказалось виселицей. Три тела в темных и пыльных одеяниях слабо покачивались на порывистом осеннем ветру, вращаясь то в одну, то в другую сторону. Синие вздувшиеся лица и вывалившиеся языки, выпученные глаза с немым укором взирают на меня, будто силясь спросить о чем-то. Но голосовые связки их, стянутые в последней муке пеньковой веревкой, застыли навсегда, и всё, что им остается - лишь молча взирать на мир, в своей смерти служа предупреждением. Предупреждением для того, кому не следовало лезть не в свои дела. Для меня. На впалой груди того, что посередине, повешена табличка. С такого расстояния буквы на ней не рассмотреть, но я уже предполагаю примерное ее содержание. «Делай своё дело» - гласила надпись. Но как они узнали, где я собирался встретиться с посланниками Матери, если я ни единым словом не обмолвился ни о месте, ни о времени встречи? Неужели среди членов общины у Корнелия были осведомители? По прошлому опыту такая возможность казалось попросту абсурдной: каждый из послушников проходил тщательнейший отбор еще в самом юном возрасте, и долгое время не допускался даже до самых простых церемоний, пребывая скорее в статусе раба, нежели будущего служителя Смерти.