Через четверть часа кеметы вернулись, вынырнув из темноты с двумя плотно упакованными свертками на плечах, подающими признаки жизни и пытающимися высвободиться из рук своих захватчиков. Их отнесли к костру и привязали к молодым соснам, сросшимся посередине, стянув холщовые мешки с их вытянутых безобразных голов. Один из них - хилого телосложения, еще совсем молодой, заросший шерстью до самых бровей, непрестанно пытающийся пережевать кляп, закрывающий рот. Другой, а вернее другая - женщина неопределенного возраста. Под грязной шкурой видна покрытая мелким волосом отвисшая до пояса грудь с огромными лиловыми сосками. Она не рвалась и не пыталась освободиться, только лишь затравленно взирая на нас из-под густых бровей.
- Умыкнули прямо с их стоянки, - пояснил Шеффе, нервно расхаживая взад и вперед, - только бабенку эту да сосунка удалось захватить, остальных порезали.
- Я не могу, Марк, не могу, - пряча лицо в ладонях, жалобно запричитал Альвин, - ведь это же люди, живые люди. Я даже безмозглую курицу не смог бы зарубить, не то, что этих... этих созданий.
- Тукка уже едва дышит. Если он умрет, нам придется искать другую дорогу и переть через заставы Корнелия. Подумай, сколько еще человек мы потеряем, если этот чертов кемет подохнет? Тем более, резать тебе никого не придется: всё сделаю я сам.
- Тогда надрежь вены кому-нибудь из них, аккуратно и вдоль, тогда у меня будет достаточно времени для того, чтобы направить уходящую жизнь в тело Тукка. Затем придется сделать еще по одному разрезу в районе сонной артерии, чтобы закрепить результат.
- Как вообще это произойдет?
- Что?
- Твоя магия.
- Так же, как и переливание крови, только на энергетическом уровне. Ты всё равно ничего не увидишь и не почувствуешь, так что объяснять бесполезно.
Я достал из-за пазухи нож и приблизился к первому пленнику. Пот градом катил с лица, заливая глаза, и мертвенный холод разлился по телу. Убивать врага в бою - одно дело, и совсем другое - резать пленника, как козу на заклание. Каково это - медленно выпускать жизнь из тела такого же, как я, живого человека, глядя в его глаза и молясь, чтобы жизни его хватило для спасения другого? Поступиться принципами и убить связанного пленника, еще и женщину? Без сомнения, рыцари или кеметы проделали бы то же самое без всяких сожалений, еще и изнасиловав эту звероватого вида самку. Так почему же я медлю? Испуганные глаза дикаря наполнились слезами отчаяния, он весь изогнулся и попытался закричать, но наружу вырвался только глухой стон.
- Режь потихоньку, - скомандовал Альвин, усилием воли заставляя себя не дрожать.
И я сделал первый пробный надрез на предплечье пленника, заросшем густой шерстью. Дикарь дернулся и завыл, пытаясь освободиться, но веревки держали крепко, только глубже впиваясь в запястья и шею. В этот миг я будто отделился от собственного тела, наблюдая за происходящим со стороны. Как во сне, наблюдал я за тем, как кровь, темная и горячая, струится из раны, стекая на землю. Нечто происходило в этот момент, будто незримые энергетические пути, пронизывающие этот мир, напряглись, зазвенев от напряжения, и сдвинулись, забирая жизнь у одного и отдавая её другому. Это напоминало мне процесс наполнения бочки, будто энергию носили из колодца с помощью дырявого ведра, расплескивая по пути половину его содержимого. И я почему-то наблюдал за этим, хотя всего несколько секунд назад не видел ничего, кроме ночной темноты и своих рук, сжимающих нож.
Я увидел биение жизни повсюду: в деревьях, во мхе под ногами, в маленьких тельцах белок высоко над головой. Мириады тончайших нитей связывали всё бытие, протянувшись не только в пространстве, но и во времени в немыслимом для человеческого сознания измерении. Одни из них угасали и обрывались, другие вырастали и тянулись во всех направлениях, подобно паутине. Нити жизни, о которых так любят говорить в виде метафор, не подозревая даже об их реальности. Я на долгие, показавшиеся мне вечностью, мгновения завис в этом чудесном мире, наблюдая саму жизнь во всем ее великолепии, и затем лишь вспомнил о том, чем занимался. Рука моя сама собой протянулась к клубку ярких сплетений, идущих от ближайшего дерева, и аккуратно вытянув одну из нитей, я соединил ее с оболочкой кемета, почему-то бесцветной, как и оболочки всех остальных людей, находящихся неподалёку. Затем таким же образом я дотянулся до жизненных потоков сросшихся сосен, и направил их к бесчувственному телу Тукка, аккуратно соединив и подвязав. Теперь их жизнь перетекала к кемету, быстро тая и истончаясь, вскоре превратившись в почерневшие и осыпающиеся плети. Тогда я достал нити с десятка ближайших деревьев, собрав в пучок, перекрутив для надежности, и вновь связал с едва заметным биением жизни кемета. Весь этот процесс даже не вызвал у меня никакого удивления, только спокойную сосредоточенность, как будто подобное путешествие по тонким мирам давалось мне каждый день и не по одному разу. Будто старуха-вязальщица, я сноровисто сплетал всё новые и новые нити, обращая их в узор жизни. Сложно сказать, сколько времени это продлилось, но когда я закончил, сил у меня уже не осталось даже на то, чтобы закрыть глаза. Мир почему-то перевернулся с ног на голову, но я оказался не в состоянии проверить, отчего же. Чьи-то руки подхватили меня и понесли прочь. Тьма вновь сомкнулась надо мной, поглотив всё сущее. Я вновь вернулся в привычный мне мир и ощутил всю его тяжесть. Близнецы желтоватыми дисками повисли надо мной, будто глаза небесного гиганта, с удивлением разглядывающего букашек, ползающих внизу. Темная тень заслонила их, и последний свет исчез. Я провалился в небытие.