Рябой побледнел. Ударил трубкой о стену и бросился к двери.
Теперь ему было не до Володи…
ВРЕМЯ РАСПЛАТЫ НАСТАЛО
— Н-но, гнедые! Н-но, родненькие!.. — нетерпеливо дергая вожжами, размахивает кнутом дородный мужчина.
А в ответ мягкий перестук комьев снега о днище саней.
Мелькают вдоль дороги запорошенные снегом деревья.
Вся земля вокруг занесена снегом — изрытая, ископанная, металлом испорченная, огнем сожженная…
В синем небе, отливая прозрачным светом, повисла над Ольшаницей луна.
Сильный порыв ветра, с боку налетевший на сани, бросил в лицо большую охапку снега. И снова приглушенное:
— Но-о, родненькие!..
А в ответ ворон с высокой ветки: «Кар-р… Кар-р…»
— Будьте вы прокляты! — подбадривая себя, громко выругался дородный, ударил кнутом гнедого и оглянулся.
Утопая в глубоком снегу, стоят старые вербы, а между ними в разных направлениях петляют заячьи и лисьи следы.
Ветер снегом метет, сугробы наносит, дорогу преграждает.
Сани легко съехали с бугра, и полозья мягко покатились по гладкому зеркалу озера.
Забеспокоились гнедые, захрапели и остановились.
Дородный вытащил из-под дерюги автомат, присел возле саней.
На дороге, за кустом ракитника, что-то темнеет. Вдруг ночную тишину, как ножом, разрезал протяжно-долгий вой: «У-у-у-у-у…»
«Волк! — быстро сообразил дородный. — Волк… Впрочем, сейчас лучше с волком повстречаться, чем с человеком», — подумал он.
Навел автомат на куст, долго целился.
Та-та-та-та… — послышалось вокруг.
Волк подскочил, но тут же упал и больше не подымался.
Вздрагивая, рысцой побежали лошади.
«Сейчас волки злые, — подумал дородный, — да и сам я теперь, как волк!»
Луна скатилась с высоты, зацепилась за ветви и повисла на них; зловещий лес подступил с обеих сторон, подошел к самой дороге.
Натянул дородный вожжи, ударил батогом один раз, другой… Кони рванули — едва удержался в санях — и дружно взяли вскачь.
Рассвело.
Выскочили лошади за поворот и чуть было не врезались в завал.
— Стой! — раздался голос, прозвучавший как взрыв. Дородный кинул батог, схватил автомат и бросился в лес.
— Стой, стрелять буду! — снова прокатилось эхо. Притаился за деревом, прижал автомат и, не целясь, застрочил.
Потом осторожно отполз к сосне и послал вторую очередь.
Завязалась перестрелка. Теперь уже с обеих сторон неслись автоматные очереди. Подымали пули сухой колючий снег, ударялись о вековые сосны, словно майские жуки о стены.
А когда взошло солнце, стрельба прекратилась.
К сосне подошли трое. Дородный лежал неподвижно. Склонившись над трупом, один из них поднял автомат. Второй снял свою шапку с красной лентой.
— Эх, мать родная, такую шапку испортил! Три дырки.
— Шапку жалеешь? О голове своей лучше побеспокойся!
— Что голова! Голова цела. Если бы голову изрешетил… Вот и выходит, шапка мне сейчас больше всего нужна.
— Брось зубоскалить. Поищи документы. Но документов у убитого не нашли.
— Шапка ему теперь ни к чему, — сказал один и поднял меховую заячью шапку, лежавшую в стороне на снегу. Ощупал ее.
— Да здесь что-то есть! — обрадовался второй. — Вспорол ножом подкладку и вытащил какую-то бумажку. Пробежал глазами, побледнел, протянул старшему:
— Читай!
В удостоверении значилось: «…партизан Алекса Иванович Сивоконь отбывает в Каменец для связи с местным подпольем. Командир партизанского отряда. Начальник штаба». Подписи неразборчивые.
— Как же это так, неужели ошибка? — удивился партизан с продырявленной шапкой.
— «Ошибка, ошибка»… — бросил старший. — Живым надо было брать!
— Живым! — покачал головой третий. — Попробуй возьми… Нас троих мог уложить, а сам — убежать. А ну давай сюда шапку!
Взял шапку убитого, долго возился, пока не нашел еще один маленький кусочек бумажки. Тщательно осматривал, изучал, а потом старшему сказал:
— Ошибки не произошло, посмотри! — протянул бумажку.
Старший пробежал глазами и прочитал: «…коронок золотых — 37, перстней — 42, часов в железной оправе — 16, часов золотых — 3, денег советских — 89 325 рублей… Пулемет ручной — один, автоматов — 6, пистолетов — 12, патронов — 4 ящика. Одай, от креста 24 влево 7 прямо 12».
— Наверное, тот, кого ждали, но почему из Ракитного на Таращу через Ольшаницу? Кто же так ездит?
— Дороги, конечно, бывают разные. Особенно когда собьешься с прямой и пойдешь в объезд. А таких удостоверений партизанам у нас не дают. Фальшивое оно. Наверное, один из тех, кто врагу служил, а теперь убегает. Надеется еще вернуться! Поэтому и закопал в лесу на Одае те золотые коронки и оружие. Жаль, живым не взяли, много чего рассказал бы…