— Входите, входите, фрау Бах!..
В этом году лето наступило раньше обычного, и госпожа Бозе пригласила свою подругу Анну Магдалену посидеть в саду позади её просторного дома, напротив школы Святого Фомы. Они вместе идут через дом.
— Как хороши ваши деревья в этом году, мой друг…
— Да, мы посадили ещё несколько яблонь… Будет больше тени. Не желаете ли присесть?
— Простите, что обеспокоила…
— Что вы, что вы! Сегодня утром, выходя из дома, я встретила вашего мужа, у него был такой серьёзный и замкнутый вид…
— Если б вы знали, как он переживает из-за нашего Иоганна Готфрида Бернгарда! Это поистине наш блудный сын, фрау Бозе, Иоганн Себастьян так и сказал мне сегодня утром со слезами в голосе.
— Я что-то не припомню: ваш пасынок ведь уехал в Мюльхаузен?
— Да, получил там своё первое место органиста. О, он хороший музыкант и честно исполняет свою должность, но, видите ли, совсем не дорожит ею. Боже мой! Если б вы знали, скольких усилий стоило моему мужу раздобыть ему это место в Мюльхаузене, где у него оставались добрые знакомые. А потом был Зангерхаузен, место органиста, на которое мой муж когда-то давно претендовал сам…
— У вас есть от него вести?
— К великому нашему стыду и печали, фрау Бозе, Иоганн Готфрид наделал долгов! Плата за квартиру, возможно, проигрыш… Ажалуются снова нам, потому что наш сын сбежал, не уплатив их! И мы не знаем, где он…
— Могу себе представить, как вы тревожитесь, моя бедная…
— О, временами мне кажется, что Иоганн Себастьян тревожится ещё больше! Он написал письмо магистратам Зангерхаузена, полное печали. Из осторожности он не взялся уплатить долги нашего сына, ведь доказательств нет. Но он признаёт, что вся эта история его убивает. Дитя, сбившееся с верного пути, — это его крест, который он должен нести со смирением. Я тоже плакала, когда читала это письмо, фрау Бозе. Кому можно доверить это погибшее дитя, кроме Провидения?
— Возможно, он не так уж испорчен, фрау Бах. Наверное, когда-нибудь он вернётся…
— Да услышит Господь ваши слова, мой друг… Я так бы этого хотела. Наверное, вы правы. В притче о блудном сыне, которую мы намедни читали из Евангелия, сын ведь вернулся к отцу.
— Ну, моя дорогая, не теряйте мужества. Пойдёмте взглянем на цветочную рассаду, которую я принесла для другого своего сада… Думаю, для вас найдётся несколько гвоздик.
Блудный сын в самом деле однажды вернётся и покается в своём дурном поведении. Более того, чтобы сделать приятное отцу, в 1739 году он записался на юридический факультет университета в Йене. Но эта передышка будет краткой: несчастья преследовали Иоганна Готфрида по пятам. В мае того же года он умер от горячки. Вся семья снова погрузилась в траур.
Неприятности и скорби обрекли кантора на молчание. А магистрат остаётся таким же мелочным! В Страстную пятницу, в марте того же года, ему запретили исполнять «Страсти» под тем предлогом, что необходимо официальное разрешение. На самом деле это предварительная цензура властей, которые желают убедиться в ортодоксальности духовных произведений. На эти мелкие уколы городских бюрократов Бах ответил с возмущением — и усталостью.
«По распоряжению досточтимого высокомудрого магистрата направился я здесь к господину Баху и довёл до сведения оного, что та музыка, что он собирается давать на предстоящую Страстную пятницу, не будет исполнена, если на то не будет дано надлежащего разрешения, на что оный ответил, что [до сих пор музыка] всегда давалась так, он ничего на то не испрашивал, ибо это ему просто ни к чему, и уж коли будут какие нарекания, он уведомит о сём запрете господина суперинтенданта [С. Дейлинга], а если возражения вызывает текст — так ведь, дескать, с тем же текстом всё это исполнялось уже несколько раз, — о чём и хочу покорнейше доложить досточтимому высокомудрому магистрату.
В Лейпциге марта 17-го, года 1739, собственноручно Готлиб Биненгребер, младший писарь».
Читая это краткое донесение, нельзя не увидеть, каким бременем ложились на плечи Баха обязанности кантора, но вместе с тем он не принимает близко к сердцу все эти дрязги. В самом деле, чего ради сражаться с глупцами, которые ничего не понимают?
Покончив с «войнами» и смирившись с утратой своего сына, музыкант нарушит молчание. Обрёл ли он снова веру, это упование, о котором следует теперь поговорить особо?
«ИИСУС, МОЯ РАДОСТЬ»
ВАРИАЦИИ О ВЕРЕ