Ну что он скажет ей? На каком основании он вторгнется в ее семейную жизнь? Что между ними осталось общего? Воспоминания?
"Я для нее чужой! — думал Бахчанов. — Я для нее умер. И было бы жестоко и бессмысленно тревожить ее покой".
Он вышел из ворот и направился к Александровскому саду. Задумчиво побрел по аллее. И уже у самого выхода вдруг услышал за собою быстрые шаги и громкий, изумленный голос:
— Алексей Степаныч? Господи! Ну разумеется, я не обознался!
Бахчанов резко повернулся. В расстегнутом пальто, с какими-то пакетиками в руках, к нему бежал Сережа Лузалков. В большом волнении, почти с ужасом глядя на Бахчанова, он показывал рукой куда-то в сторону. Там, в отдалении, на садовой скамье сидела Таня.
Опустив голову, она чертила что-то кончиком белого зонтика на песке. Лицо у нее было бледное, усталое. Миловидная девочка играла тут же, резвясь со скакалкой.
Взволнованный Бахчанов подхватил Сережу под руку:
— Прошу вас, Сергей Кириллович, пусть Таня… Татьяна Егоровна ничего не знает обо мне…
Сергей Кириллович покорно мотнул головой и пошел туда, куда тянул его Бахчанов.
Они вышли к набережной Невы.
— У вас есть время поговорить? — спросил Бакчанов.
Лузалков опять качнул головой:
— Да. Таня будет меня ждать там. Я сказал, что заверну в магазин…
Каждый по-своему справлялся с волнением и собирался с мыслями.
— Какая милая у вас дочка! Как ее зовут? — заговорил Бахчанов.
— Наташей… — прошептал Лузалков и, вздохнув, вытер платком взмокшее от волнения лицо. — Алексей Степанович, не завидуйте, умоляю вас, не завидуйте. Я несчастнее вас. И Таня тоже…
Бахчанов молча нагнулся над гранитным парапетом и стал смотреть на струящуюся Неву. Сережа положил на гранит свои пакетики.
— Да, да! — с горячностью продолжал он. — Оттого, что Татьяна Чайкина — теперь Татьяна Лузалкова, видимо, жизнь ее не стала лучше. Пожалуй, хуже… Но постараюсь по порядку. Не хочу самообольщаться. Она не любила меня так, как ну… вас. Простите за прямоту. Я не хочу сказать, что Танюша меня не уважала. Мне кажется, что первое время мы жили… почти счастливо. По крайней мере, два-три первых месяца. Но, может быть, это только мои ощущения, — не знаю. Боюсь ошибиться. Тут, Алексей Степанович, такая загадочная история. С ума сойти можно…
Он оглянулся и продолжал:
— Когда давеча я вас увидел, — знаете, что я подумал? Вот человек, воскресший из мертвых, у которого я могу получить искренний, сердечный совет. Такой человек, сказал я самому себе, не соврет. Ибо он любил Таню! Или даже любит. Это все равно. Но, видит бог, не я тому виной, что вот так все случилось с вами…
Он сделал неопределенный жест, но Бахчанов понял, на что намекнул Лузалков. А тот продолжал рассказывать историю своих злоключений. Она была длинна, путана, со множеством второстепенных отступлений, и из всего этого Бахчанову удалось уловить следующее.
После его ссылки Таней овладела какая-то апатия, равнодушие к жизни. Она ходила, работала, как автомат, машинально и зачастую невпопад отвечала. Прошло некоторое время, прежде чем она снова стала проявлять слабый интерес к окружающему. А тут случилось новое несчастье: скоропостижно умер ее отец. Нервы матери не выдержали жестоких ударов судьбы. Ей стало мерещиться, будто Таню, как когда-то ее сына, тоже заберут в тюрьму, будут судить и повесят…
В этой обстановке Таня вдруг обнаружила необыкновенное присутствие духа. Она терпеливо ухаживала за матерью, много работала и упорно писала письма Бахчанову в ссылку, хотя ответов не получала. Наконец эта неизвестность заставила ее обратиться за помощью к одному из своих заказчиков, влиятельному человеку. Он принял участие в судьбе Тани. Правда, это участие сводилось сперва к тому, что он советовал девушке запастись терпением, ибо справки о ссыльном получить нелегко. Но потом он признался Тане, что не хотел убивать ее, едва оправившуюся после стольких бед, новой печальной вестью. Дело в том, что Бахчанов покончил жизнь самоубийством по пути в ссылку…
Таня, против ожидания ее влиятельного покровителя, приняла новое несчастье стойко, хотя по всему было видно, что эта весть в первое мгновение как бы оглушила ее. А он всячески утешал ее, обещая ей свое покровительство и помощь на тернистом жизненном пути.
В один из следующих дней он явился к ней во фраке, в белом жилете и предложил развеять ее тоску на благотворительном студенческом балу. Таня отказалась наотрез. Впоследствии она призналась Лузалкову, что начала уже тогда бояться своего неожиданного покровителя. Но покровитель не смутился ее отказом. Он сказал, что думал познакомить ее со студентами и курсистками из приличных интеллигентных семей. "Вы напрасно сторонитесь общества, — уверял он. — Имя вашего несчастного брата очень почетно среди молодежи, и отсвет этого почета падает на вас".