Лузалков снова крепко сжал руку Бахчанова:
— Благодарю вас, дорогой Алексей Степанович! Конечно же, я не против!
Условились о следующей встрече. Бахчанов уже повернулся идти, но Лузалков загородил ему дорогу и с мольбой посмотрел на него своим косеньким взглядом.
— Только истину. Одну истину, Алексей Степанович. Вы не сердитесь на меня?
— Ну что вы! — воскликнул Бахчанов и, дружески тронув Лузалкова за плечо, тихо сказал: — А знаете, ведь и на мои двадцать писем не было ответа от Татьяны Егоровны. Но теперь я знаю почему. До свидания, Сергей Кириллович… О нашей встрече никому ни звука…
Он пошел вдоль набережной, всецело находясь под впечатлением рассказанного Лузалковым.
Глава шестая
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Явившись на место свидания в условленное время, Бахчанов Лузалкова не нашел. Ждал, бродя вдоль Невы, час, другой, третий. Наступил вечер. Тучи сплошь обложили небо, и, хотя была пора белых ночей, над городом сгустились сумерки. Вода Невы стала свинцовой. Чувствовалось, что ночью разразится гроза. Бахчанов понял, что с Лузалковым произошло что-то неладное. Незаметно для самого себя он очутился возле их дома. Быстро огляделся — никого… Тогда он юркнул в ворота, бесшумно прошел неосвещенный двор и пропал в темноте лестницы. Постоял несколько минут внизу, — не крадется ли кто следом? Потом поднялся по лестнице.
На площадке четвертого этажа мигала керосиновая лампа. Вот дверь в квартиру Лузалковых. Бахчанов протянул было руку к звонку, как вдруг заметил, что дверь неплотно прикрыта. Войти? Осторожность не позволяла делать этого, но странная тишина в незапертой квартире поразила его, толкнув вперед навстречу неизвестности. Хотелось во что бы то ни стало знать, что случилось.
Он тихонько открыл дверь, вступил в темную прихожую и прислушался. В глубине квартиры ему послышались голоса, и один из них, отвратительный, скрипучий, сразу насторожил. Этот голос он слышал в гостинице, в полубреду… Это был голос непрошеного врачевателя. Кваков! Бахчанов невольно подался к двери. Но тут же, собрав всю свою решительность, запер ее и на цыпочках прошел по ковровой дорожке в глубь коридора, туда, где на пол падала полоска света из комнаты. Здесь он остановился и замер.
Вся эта неожиданная, необычная обстановка так на него подействовала, что, кажется, ворвись сюда полиция, он бы не сдвинулся с места. Прильнув ухом к дверной щели, он уловил не то звук глухого рыдания, не то гневное восклицание женщины, а затем снова скрипучий голос Квакова:
— …Я опять повторяю вам, Татьяна Егоровна. Вы становитесь в глазах полиции очень неблагонадежной. А теперь, после ареста вашего супруга, в особенности. Да-с, не смею скрыть этого. Сам, можно сказать, наводил закулисные справочки: говорят, что госпожа Чайнина свела с истинного пути не только мастерового Бахчанова, но даже тишайшего своего супруга Сергея Кирилловича. Вот как получается…
— Но вы же знаете, что это ложь! — воскликнула Таня.
— Я — другое дело. А педанты не верят. Педанты что говорят? Педанты говорят, что госпожа Чайнина мстит правительству за братца своего. Да-с… Где, спрашивают они, доказательства противного? Покажите эти доказательства! Я, конечно, сколько могу, оттягиваю время. Будут-с, мол, и доказательства. Потерпите. А время-то и не терпит, милейшая! И все труднее мне становится вас защищать. Вас могут выслать и отдать под гласный надзор. Разлучат с девочкой вашей, Наташенькой. Эх, спит невинное дитя! Кровь холодеет, когда представишь себе…
Всхлипывания молодой женщины на мгновение прервали речь Квакова.
— Успокойтесь, Татьяна Егоровна, — снова заговорил он. — Не все еще потеряно. Не-ет! Моя голова за вас думает…
— Оставьте меня…
— Помилуйте! Как это можно оставить бедствующего человека без помощи? Не в моих это правилах. Я ночь не спал, ломая голову, как спасти вас, вашу любимую дочь, как спасти супруга вашего, великодушного Сергея Кирилловича… И надумал: если дать педантам хоть какое-нибудь формальное доказательство вашей преданности правительству… Понимаете, хотя бы самое ничтожное… Ну… клочок бумажонки, что ли. Маленький клочочек бумажечки! К примеру, — вот возьмите карандашик, листочек и там… черкните пять-шесть словечек: дескать, я, такая-то, выражаю чистосердечное желание служить интересам государя императора и…
— Какая мерзость! Вы никогда этого не получите. Никогда!
Послышался стук сброшенного на пол карандаша.