— Через сколько времени явятся сюда ваши опричники? — спросил Бахчанов.
— Я думаю, минут через десять, — нехотя проскрипел тот.
— На улицах дежурят ваши филеры?
— Дежурят!
— Где, в каком месте?
— Если вы задумали бежать…
— Не ваше дело! — оборвал его Бахчанов. — Я спрашиваю — отвечайте!
— Я не могу ответить на этот вопрос.
— Тогда, уходя отсюда, я вас застрелю!
Кваков взглянул в пылающие глаза Бахчанова и прошептал:
— У булочной двое и один у фонаря, против окна…
По просьбе Бахчанова Таня принесла полотенца. Думая, что ему собираются воткнуть в рот кляп, Кваков заметался в кресле, скривив лицо в судорожной усмешке:
— Напрасно-с… могу дать Татьяне Егоровне честное слово… Кричать не буду… Бегите.
Бахчанов молча связал ему руки, а ноги привязал к креслу.
Таня, прижимая к груди ребенка, несколько секунд стояла посреди комнаты в состоянии какой-то внутренней борьбы с собою и смотрела на обстановку квартиры — на мебель, посуду, безделушки — такими глазами, что Бахчанов счел нужным сказать:
— Татьяна Егоровна, если хотите спастись, оставляйте вещи. Выбора нет.
Тогда она кинулась к комоду, выдвинула один из ящиков, и стала набивать ридикюль какими-то бумагами, письмами, брелоками…
Кваков сидел запрокинув голову и зажмурив глаза, как бы чего-то напряженно ждал…
Среди темной улицы, за несколько кварталов от Гороховой, Бахчанов остановился.
— Танюша, милая, родная… на что ты решилась?
— На все! — сказала она. — Веди меня…
Ночь застала беглецов в поселке Ириновской железной дороги. Они расположились у товарища по кружку. Товарищ уступил Тане для ночлега вторую свою комнатку, а Бахчанову постлал у себя на стульях. Тревожная поездка, необычная обстановка ночевки особенно тягостно действовали на Танину дочку. Она часто просыпалась, плакала и спрашивала:
— Мамочка, почему мы не дома? Где папа?
Таня всячески утешала ее и долго сама не могла уснуть. А Бахчанов, как коснулся изголовья, тотчас же уснул. Условия вечной тревоги и постоянных неудобств были для него привычны.
Наутро Таня выглядела спокойней. Она еще раз сказала Бахчанову, что все передумано, выплакано, взвешено: она не намерена возвращаться к старой жизни. Дом, обывательское существование ей опостылели. Она теперь понимает и оправдывает жизненный путь, выбранный Бахчановым. Да, в этом мире надо только бороться…
В то же утро Бахчанов пробрался к себе домой и там нашел долгожданную телеграмму из Москвы.
В ней было всего три слова: "Навести бабушку. Богдан".
Охваченный радостью, Бахчанов поспешил к Тане. Он не сомневался, что она уедет в Москву вместе с ним. Наконец-то он вновь увидит Ивана Васильевича Бабушкина…
Глава седьмая
У МОСКОВСКИХ ДРУЗЕЙ
Днем в поезде Наташа не отрывалась от окна. Смотрела на поля, речки, деревеньки, на дальние перелески и встречные перроны.
Когда перед ее глазами показались шлагбаумы Москвы, Бахчанов прочел Наташе запомнившиеся ему еще со школьной поры пушкинские строфы:
Наташа "львов на воротах" нигде не увидела, зато галок над телеграфными проводами и крышами облезлых домов пролетало множество.
На пыльной, полной суеты Каланчевской площади Бахчанов взял извозчика и повез своих спутниц к Красным воротам. Из предосторожности он здесь сменил извозчика и, вместе с Таней и Наташей, покатил мимо Спасских казарм, через Сухаревку, к Самотечному бульвару.
Расплатившись с извозчиком, они прошли на бульвар.
— Вот здесь, милая Наташенька, ты с мамой подождешь меня. Я скоро вернусь, — а Тане шепнул: — На разведку пойду один. Нужный дом отсюда — рукой подать…
Он направился на явочную квартиру. К его удивлению, здесь жил и принимал врач по внутренним болезням. Прием у врача был на полном ходу, и Бахчанов сел в приемной, рассеянно перебирая старые журналы. Мелькнула мысль: "Может быть, я перепутал адреса?"
Между тем подошла его очередь. Веселый доктор в халате и золотых очках открыл дверь кабинета:
— Алексеев! Прошу….
Бахчанов отнесся безразлично к этому возгласу.
— Кто Алексеев? — нетерпеливо повторил врач, и только теперь Бахчанов вспомнил, что записался под этой фамилией.
— Что же это вы, юноша? — пожурил его врач.