Промыслов, только что с жаром излагавший тезис о "сложности и неисчерпаемости атома", внезапно остановился, озадаченно посмотрел на девочку. Нить мысли была утеряна.
— Гм… Почему я не пою? — спросил он, наморщив лоб. — А разве тебе нравится, как я пою?
— Нравится.
— Ну что ж, малышка, с общего разрешения, так и быть, спою, как умею, песенку Шуберта "Форель".
Полемику прекратили и с удовольствием слушали. Даже главный спорщик суховатый доктор Евгений Всеволодович, поблескивая в папиросном дыму золотой оправой очков, снисходительно улыбался. Промыслов входил в "вокальный раж". Спев песенку, растрогавшую Наташу, он взял новые аккорды, теперь уже для взрослых, и вдруг начал:
Таня повернулась к певцу. Ее захватил свободолюбивый дух этой песни. Аллегорические слова и самобытная музыка, сложенные, кажется, под рев бури в глухом лесу, напомнили ей недавнее тревожное бегство из дому.
Певцу аплодировали, восхищенные исполнением замечательной фантазии Даргомыжского "Свадьба".
Закончился импровизированный концерт коллективным пением любимой всеми песни "Нелюдимо наше море".
Потом опять появился на столе кипящий самовар, снова зазвенели стаканы. Присутствующие попросили Бахчанова рассказать о жизни в сибирской ссылке, о побеге.
Таня с волнением слушала его тяжкую и мужественную одиссею и все больше и больше чувствовала, как привязывается к своим новым друзьям, как близки и понятны становятся ей их страдания, их мысли и самая борьба за счастье тех людей, которые все создают, но сами ничего не имеют. А каким мизерным и ничтожным представлялся ей теперь образ недавней жизни в уютной квартирке на Гороховой! Вместе с тем мучила мысль о муже, увезенном неведомо в какой застенок. И все же вопрос, как теперь жить, сегодня пугал ее меньше, чем вчера.
Так за беседой засиделись почти до ночи. За темными окнами грохотал гром, поблескивала молния и не прекращался дождь. Гостеприимные хозяева удерживали у себя гостей.
Но Бахчанову надо было спешить. Близ Ярославского вокзала его в этот час ожидал один железнодорожник с грузом "Искры". Вечер, проведенный в кругу друзей, подбодрил Бахчанова. Он стал прощаться.
Доктор напомнил:
— Милости прошу всегда к нашему шалашу. Мой дом к вашим услугам в любое время суток.
— Спасибо, Евгений Всеволодович.
Бахчанов поцеловал ребенка и коснулся Таниного локтя:
— Ну, Танюша, а с тобой я не прощаюсь.
— Я тоже, — сказала она, наклонив голову.
Промыслов стал одеваться, решив проводить Бахчанова. Таня вышла вслед за ними на лестницу, чтобы посветить лампой.
Промыслов, ощупав свои карманы, спохватился:
— А портсигар-то? Забыл!
Он направился в квартиру, бросив при этом украдкой пытливый взгляд на Бахчанова и Таню. Они на минутку остались вдвоем.
— Крепись, Танюша. Будешь еще счастлива, — сказал Бахчанов. — А наши друзья — тебе защита.
Он снова подержал в своих ладонях ее похолодевшие руки, несколько секунд смотрел ей в глаза. В них блестели слезы.
Преодолевая невольное волнение, Бахчанов стал быстро спускаться по ступеням.
Перегнувшись через перила, Таня неотрывно смотрела вслед человеку, который был так дорог ей.
— Алеша! — тихо окликнула она. — Там не очень темно? — и еще ниже опустила руку с лампой, чтобы только еще раз увидеть и услышать его.
— Я все вижу. Спасибо, Танюша, — отозвался он с нижней площадки и обернулся. Лицо его показалось Тане необыкновенно бледным, а глаза горящими.
С сильно бьющимся сердцем она смотрела на него, а в голове была одна мысль: "Не в последний ли раз вижу его?"
Из квартиры вышел Промыслов, вполголоса напевавший:
Бахчанов махнул Тане шляпой и исчез в непроглядном мраке двора.
На лестнице слышался торопливый голосок Наташи и слова Промыслова:
— Хорошо, малышка, хорошо. Алексис, где ты? Подожди меня…
— За Татьяну Егоровну не беспокойся, — говорил Промыслов Бахчанову, через минуту шагая рядом с ним. — Все сделаем, что в наших силах. А вот о себе подумай. Железнодорожные товарищи предупреждают: сегодня на всех вокзалах и в пассажирских поездах необычайный наплыв шпиков. Так что обычным комфортабельным путем попасть в Питер тебе будет нелегко…
И Бахчанов нашел другой путь. Глубокой ночью ему удалось выехать из Москвы на товарном поезде, груженном зерном…