Так будет и у нас: пока не падут русские Бастилии, пока не скатится голова царизма, до тех пор не будет жизни и воли нам и нашим детям.
— Вот это верно! — вырвалось у кого-то.
Тут Спиридон и другие "вышибалы" стали шикать, шуметь, возмущаясь тем, что их Петр Евгеньевич лишен возможности продолжать доклад.
Сам Солов уже не испытывал охоты затягивать сходку и предпочитал "отвечать на вопросы". И опять как-то сама собой вспыхнула перепалка между ним и Бахчановым, когда вдруг всплыл вопрос о причинах, делающих пролетариат ведущей силой в политической борьбе народа с самодержавием. Солов мялся, ускользал от прямых ответов, а Бахчанов припирал его своими вопросами:
— Вы читали "Развитие капитализма в России"?
— Разумеется.
— Вы обратили внимание на то, что в этой книге дано научное обоснование идеи гегемонии пролетариата?
Солов замялся. Боясь попасть впросак, он старался держаться начеку, обходя невыгодные для него вопросы молчанием. Рабочие это подметили и посмеивались. "Дрейфит барин. Зубастый, видно, попался ему противник. Кто он, этот в косоворотке-то? Студент?"
— Какой студент! Наш же рабочий.
— Видно, искровец. Молодец!
А Бахчанов продолжал наступать на Солона:
— Вы не ответили на мой вопрос. Почему? Или вы не согласны с тем очевидным фактом, что сила российского пролетариата в его историческом движении неизмеримо больше, чем его доля в общей массе населения?
— Нет. Я так не думаю, — медленно произнес Солов, понявший, что дальнейшая пауза или голое отрицание доводов Бахчанова невыгодно. — Я как марксист не могу так думать, — повторил он, собираясь с мыслями и выигрывая время.
— А если не думаете, то, очевидно, как человек, называющий себя марксистом, поборником свободы рабочего класса и социализма, признаете диктатуру пролетариата. Не так ли?
На поляне наступила напряженная тишина. Солов чувствовал на себе скрещенные и колючие, как пики, пытливые взгляды рабочих. Это был один из самых острых моментов его дискуссии с ненавистным ему "политиком" в косоворотке. (И откуда он взялся? Почему проморгал этот болван Спиридон?)
— Дело в том, — наигранно спокойно сказал Солов, — что лучшая во Втором Интернационале программа современной социал-демократии, так называемая Эрфуртская программа, проект которой был написан, прошу заметить, еще при жизни гениального Энгельса Каутским, обошлась без этой формулы, то есть без термина "диктатура пролетариата".
И Солов, чуть усмехнувшись одними изжелта-серыми глазами, стал спокойно раскуривать папиросу. Теперь рабочие устремили свои взгляды на его оппонента.
Бахчанов провел ладонью по своим густым светлым волосам и, отвернувшись на минуту от Солова, обратился к рабочим:
— Товарищи, редакция "Искры" недавно дала нам справку о событии необычайной важности, и мой оппонент не станет отрицать того, о чем во всех социал-демократических кругах Европы было много толков.
— Расскажи, расскажи! — посыпались возгласы.
— Лет десять тому назад Фридрих Энгельс подверг резкой критике присланный ему проект Эрфуртской программы за оппортунизм, и в частности за то, что она не содержала ни требования демократической республики, ни лозунга диктатуры пролетариата. Лидеры оппортунизма отказались учесть критические замечания великого учителя и скрыли от партии его письмо. Оно было обнаружено и опубликовано только в этом году, то есть, как видите, спустя шесть лет после смерти Энгельса. Попробуйте же, господин Солов, отрицать этот факт, ставший достоянием миллионов людей!
Солов почувствовал, что наступил критический момент схватки с Бахчановым. Тут уж вывернуться невозможно. Факты — упрямая вещь, и он попытался как-то унизить оппонента в глазах собравшихся, представить его легковерным, охаять его эрудицию и подчеркнуть свое превосходство в образовании. Но возмущенные рабочие освистали заносчивого "барина-невежду", и он в крайнем раздражении покинул поляну, дав себе зарок больше не посещать подобных сходок…
Дней через шесть после этого случая Бахчанова схватили на одном бастующем заводе рабочие-пикетчики. Он поступил сюда чернорабочим и хотел установить связи с некоторыми искровцами, действовавшими здесь разрозненно.