Но этот прожженный охранник как будто бы не спешил. Он даже принял позу смиренного свидетеля, которого вызвали сюда давать подневольные показания.
Сцепив на тощей груди тонкие желтые пальцы и опустив голову, он спрашивал полужалобным тоном:
— Ну, что вы хотите узнать от меня, господин следователь? Мне ведь так не хотелось бы огорчать ваших мучеников!
— Правосудию нужны объективные факты, господин Кваков.
— Правосудию? Факты? Что же поделать — извольте. Да, конечно, мне известно, что Алексей Степанович участвовал в санкт-петербургском сообществе, именуемом "Союзом борьбы за освобождение рабочего класса". Это первое. Был сослан, потом бежал, примкнув к социал-демократической организации "искровского" направления. Но я думаю, что одно только участие в сих несакраментальных организациях не дает основания слишком строго судить заблуждающегося молодого человека.
Следователь улыбнулся:
— Не будем входить в юридические тонкости, уважаемый Мокий Власович. Это дело следствия и суда. А сейчас будьте добры продолжать ваши интересные свидетельские показания.
— Продолжаю, — вздохнул старый цербер, — но что же я могу еще показать? Все ведь сущие пустяки, едва ли стоящие внимания.
— Для правосудия достойны внимания и мелочи, Мокий Власович.
— Хорошо-с. Но должен ли я свидетельствовать, что Алексей Степанович хотел меня застрелить?
— Непременно.
— Я бы предпочел об этом умолчать.
— Никак нельзя, Мокий Власович. В следственных делах имеются показания ряда лиц, подтверждающих этот факт.
Кваков бросил пытливый взгляд на Бахчанова и развел руками:
— Ах, если так, тогда другое дело. Но скажите: сильно ли отягощается этим фактом вина господина Бахчанова?
— По совокупности всех противозаконных деяний уголовное положение грозит не меньше как десятилетними каторжными работами.
— Ай-ай, — покачал головой Кваков и, приблизив свое лицо к Бахчанову, другим тоном прибавил: — А что с Татьяной Егоровной? Поди, мучается, бедняжка? Счастье ваше, что я жив, иначе тяжкая вина пала бы на нее. — Он обернулся к следователю: — Скажите, господин следователь, а имеется ли возможность несколько смягчить участь подсудимого?
— Возможность эта в чистосердечных показаниях. Кроме того, подследственному дается право истребовать себе адвоката.
— Прекрасно, прекрасно. Но мы, конечно, не хотим говорить? Не правда ли, Алексей Степанович? — Кваков обернулся к Бахчанову.
— Как видите, — пожал плечами следователь.
— Да-с, тяжелый случай.
Пока происходил этот разговор, Бахчанов прикидывал: игнорировать ли предстоящий судебный процесс или принять в нем участие? В последнем случае, хорошо бы использовать его как трибуну для разъяснения программы партии и беззаконий царского правосудия.
Но вторая возможность была бы желательна только в том случае, если бы суд происходил при открытых дверях, в присутствии же одних лишь чиновников и жандармов не было смысла метать бисер перед свиньями. Таким образом, оставалась в силе первоначальная задача: полное самоустранение из трагикомедии суда.
Между тем Кваков поглаживал свое дряблое лицо ладонью и сквозь растопыренные пальцы смотрел на Бахчанова немигающими глазами, точно змея перед прыжком на свою жертву. Потом сухо и жестко заговорил:
— На вашем месте, господин следователь, я бы чуть приоткрыл завесу перед подследственным. Я бы сказал ему: вот среди вашей революционной публики идут какие-то толки про рижский застенок. Говорят, там прибегают к особым методам допроса. Эффект будто бы поразительный. Самые неразговорчивые становятся чуть ли не Демосфенами. Так ли — не ведаю, сам не бывал в рижском охранном отделении. Можно бы, конечно, поехать туда вместе с Алексеем Степановичем, но согласен, что слишком хлопотливо с перевозочкой-то. Однако ведь можно устроить все чинно и просто здесь, в Санкт-Петербурге-с. Была бы только охота, ась? — Он отнял ладонь от лица и зловеще рассмеялся.
— Ну зачем же, — сказал следователь тоном притворного протеста, — я надеюсь, что мы с господином Бахчановым сумеем договориться подобру-поздорову.
— Ох и добрая же вы душа! — покачал головой Кваков и, скрывая усмешку, неслышно вышел.
— Итак, перейдем к делу, — сказал следователь. — Вы будете давать какие-нибудь показания?
— Нет.
Следователь пожал плечами, что-то черкнул в бумагах и, прежде чем вернуть Бахчанова в тюрьму, заметил:
— Своим поведением вы очень осложняете свое положение. Скоро пожалеете об этом, да будет поздно. И уж не я займусь вами, а другие, более опытные и, надо думать, беспощадные люди.