Промыслов многозначительно переглянулся с Бахчановым.
— Раз это секрет, — не слыхал.
— Что?
— Я жду вашего рассказа о подробностях сенсационного побега.
В серых, с красноватыми склеротическими жилками глазах генерала мелькнуло выражение насмешки. Он повернул голову в сторону Бахчанова.
— Объясните ему, господин Александров…
— Алексеев, — поправил Промыслов.
— Да, да, господин Алексеев, объясните вашему легкомысленному коллеге, что секреты государственной важности не разглашаются.
— Да разве это секрет? — Промыслов присел на корточки и протянул к огню руки. — В самом деле, какой умник передаст своему, пусть даже лучшему, знакомому секрет государственной важности? Тут одно из двух: либо сообщение вашего Некольева — секрет Полишинеля, секрет на весь свет, либо Некольев не в меру болтлив и не оправдывает своего назначения как государственный чиновник.
— Ха-ха! — генерал махнул рукой. — Рассудил, как прокурор. Но я думаю, тут нет никакого секрета. Однако наша целомудренная цензура, а также бестолковые городские власти из кожи лезут вон, чтобы только утаить шило в мешке.
— Смело выражаетесь, ваше превосходительство.
— Глухому разрешено, — усмехнулся генерал.
"А этот потомок мальтийца и в самом деле забавен, — подумал Бахчанов. — : Во всяком случае, интересно бы знать: всегда ли он был таким или стал только после отставки?"
Бахчанову хотелось об этом спросить Промыслова, но он не спросил.
"Черт поймет этого мальтийца. Может, все прекрасно слышит, да только привык притворяться глухим".
— Особых подробностей побега не знаю, — продолжал старик, медленно потирая свои щуплые голени, — но лично считаю этот акт великолепным по смелости свершенного. Вот люди! Богатыри, не вы, кабинетные вольнодумы. Тут люди дела, смелых действий. Жаль только, что они не нашего поля ягоды…
Потом генерал насмешливо посмотрел на своих гостей и другим тоном сказал:
— А что, если бы сейчас сюда нагрянули эти арестанты и предложили бы вам разделить их сумбурную программу? Надо полагать, что ваша прыть и вольнодумство мигом бы испарились.
Промыслов с нарочитой важностью погладил свою бороду:
— Я боюсь одного, генерал!
— Чего ты боишься, масон?
— Боюсь, как бы вы не околдовали моего товарища. Вдруг он начнет мыслить в левом направлении!
— Но, но, — погрозил генерал кривым подагрическим пальцем, — так я и поверил твоим россказням. Все вы, господа, еще с гимназической скамьи мыслите в так называемом левом направлении.
Промыслов состроил уморительную гримасу:
— Ах, милейший Гавриил Самсонович! Да как можно мыслить в таком направлении, если только и думаешь об одних беспозвоночных тварях?!
— Брось прикидываться простачком, Глеб. Я ведь отлично знаю, какой ты вертопрах.
— Главного, однако ж, вы не видите.
— Что? Что ты там бормочешь?
— Я говорю, что в империи слишком много беспозвоночных тварей, чтобы думать о чем-либо постороннем.
— Ну каков шельмец! — воскликнул генерал. — Он все старается подцепить. Да не будь я в отставке, я бы тебя…
— Повесили?
— Женил. Да, да, женил бы на такой кариатиде, которая мигом бы тебя остепенила! И скажите мне откровенно, господин Александров…
— Алексеев, — поправил Бахчанов.
— Ах, да, пардон, господин Алексеев. Вы действительно занимаетесь только беспозвоночными?
— Да, — отвечал Бахчанов, — именно этого рода животные в поле моего научного интереса. Хочу идти по стопам Чарльза Дарвина. И вот, с вашего разрешения, просил бы… — он кивнул на книжные полки.
Генерал понял его намек:
— Ну, разумеется, пользуйтесь, сударь, пользуйтесь. Но это вас, господа, все же никак не маскирует. Вы ведь все равно политики. Вы прекрасно знаете, что на Руси был, например, народоволец Александр Ульянов, и он как будто бы увлекался изучением каких-то червей. Между тем…
— Да, червей на Руси немало, Гавриил Самсонович. Но еще больше свинства. Его так много накопилось в правящих сферах, и вы, как свободомыслящий, разумеется, согласны с этим, не правда ли?
Генерал отодвинулся от камина и закурил трубку:
— Бубнишь ты что-то там, мой милый, а я ничего не слышу. Ровным счетом ни-че-го…
— Могу и громче. Семь бед — один ответ. Все равно ведь повесите… то бишь жените.
Генерал вдруг скорчил свою морщинистую желтую физиономию и заохал:
— Охо-хо, начались мои мучения. Так вот на минуточку отвлечешься, заболтаешься с вами, а болезнь тут как тут…