Прощаясь с товарищем, Бахчанов шутливо заметил:
— Франция запомнилась мне отлично сваренными русскими щами.
Глава тринадцатая
НА ВОСХОДЕ СОЛНЦА
Жарким полднем он стоял на палубе парохода и, сняв шляпу, смотрел на безбрежное море. Вскипающее за кормой, оно далеко вокруг расстилалось спокойным лазурным простором, сверкая на солнце то холодной серебряной чешуей, то горячими потоками расплавленного золота, то каскадами самоцветов.
В этом морском переезде внимание Бахчанова привлекли насупившиеся скалы легендарной Корсики, лиловые берега Сицилии, оживленный Мессинский пролив, живописная природа Греческого архипелага. Но вот пройдены унылые Дарданеллы, и развернулась синева Мраморного моря. Все ближе конечный пункт маршрута.
На горизонте показались тонкие белые иглы мечетей Константинополя, и вскоре развернулась пестрая панорама столицы Оттоманской империи. Бахчанов на все глядел с таким интересом, точно перед ним медленно перелистывалась огромная книга с красочными иллюстрациями.
При выходе парохода из Босфора в Черное море задул пронизывающий северный ветер, как бы напоминая о том, что в России зима еще не кончилась. Огни и скалы Анатолийского побережья скрылись в сетке проливного дождя.
Глядя на серые волны, Бахчанов, под шум ветра, вполголоса запел:
Сейчас, при этих словах песни, ему вдруг отчетливо вспомнился школьный учитель Лука Терентьевич, явившийся, быть может, тем человеком, который заронил — правда, очень робко — в душу подростка первую искорку свободолюбия.
По мере приближения парохода к кавказским берегам море постепенно успокаивалось, и на третьи сутки сквозь тучи проглянуло солнце. Пассажиры высыпали на палубу. Катились высокие волны; чайки беспокойно кружились над ними, то припадая к самой воде, то вздымаясь над ней.
Вот на горизонте появился русский сторожевой миноносец. Наступил самый опасный этап путешествия Бахчанова. Впереди уже горбился Кара-Дере — горный отрог Аджаристанского хребта. Наметилась тонкая линия мыса Бурун-Табия. И наконец в темно-зеленом амфитеатре возвышенностей, за которыми виднелись снежные вершины далеких Кавказских гор, блеснул Батум, раскинувшийся в цветущей Кахаберской долине…
Город приближался с каждой минутой. Нос "Мадагаскара" резал лоснящиеся от пятен нефти воды бухты. Впереди качались мачты наливных судов, на берегу дымили трубы керосиновых заводов, можно было различить прибрежные пальмы и кипарисы. На палубе южане-пассажиры шумно выражали свое удовольствие при виде конечной цели пути.
Один из поваров, подойдя к Бахчанову, тихо сказал что-то по-французски, и он понял по глазам, по выражению лица этого человека, что все благополучно: "апельсиновая корка" уже плавает там, где указана марсельским товарищем…
Сойдя на пристань, Бахчанов предъявил таможенному чиновнику и жандарму паспорт Джона Баквиля. К "англичанину" царские церберы отнеслись столь любезно, что даже не перерыли его чемодана. Но Бахчанов и без того нисколько не опасался за его невинное содержимое.
У биржи пароконных фаэтонов "англичанина" жадно обступила толпа горбоносых носильщиков, укрывших свои головы башлыками. Бахчанов не дал им чемодана. Он искал человека с повязанной щекой.
Правда, торчать здесь долго под бдительным оком переодетых и непереодетых жандармов было нельзя, и он медленно двинулся вдоль вечнозеленого Приморского бульвара, мимо каких-то контор, в суету торговой улицы. Шел и думал: "Туда ли я иду? Найдет ли меня мой товарищ?"
Ему униженно кланялись нищие в фесках, протягивая руки за подаянием. Один из них назойливо шел следом. Бахчанов вскинул на него глаза. У нищего на щеке была повязка. Сделав вид, что ищет в кармане мелочь, Бахчанов ускорил шаг. Нищий не отставал от него и, получив "подаяние", вместо благодарности произнес пароль, прибавив:
— Зайдите во вторую отсюда кофейню и там ожидайте меня…
В кофейне Бахчанов заказал у грека крепкого кофе, и минут через двадцать к нему подошел тот же человек, но в ином виде. Своей клеенчатой фуражкой, коротким пальто и высокими сапогами он напоминал подрядчика. Сняв фуражку, он громко приветствовал Бахчанова:
— А, мистер Ваквиль! Опять к нам на промысла?
— Как видите, — отвечал Бахчанов и жестом пригласил его присесть к столу. — С кем имею честь?