Но кое-где есть и тяжелые провалы. Все мы остро переживали арест Ладо. В том же городе черного золота догнала беда и нашего старого друга Васю Ш-ва. Слепнет Илья Муромец. Бакинские друзья опасаются полной потери зрения. Повидай его, если ветры буйные занесут тебя в ту сторонку, и кланяйся ему от нашей старой питерской когорты.
Слыхал, какого великолепного петуха пустили харьковские, полтавские и саратовские мужички на "дворянские гнезда"?! Казенная печать все замалчивала, а ведь пылали сотни помещичьих усадеб. Очаровательный фейерверк! Я видел его проездом в Ростов, куда был послан с хорошо тебе знакомым женевским товаром. Там я застал нечто такое, чего еще никогда не видывал на Руси. Началось, как это часто бывает, с простой искорки. Донской комитет организовал стачку в главных ремонтных мастерских Владикавказской железной дороги. Разросшееся событие превзошло всякие ожидания. Из депо многолюдную сходку пришлось перенести в рабочее предместье Темерник, в степную балку, называемую здесь Плугатыревской. Всполошился враг и бросил на безоружных пехоту, кавалерию, артиллерию. Надо отдать должное ростовскому пролетариату. Подобно обуховцам, он "страху не убояхуся". Вот где ростовчане дали крепкого тумака сброду царских холопов! Наши бились палками, камнями, а потом сами пошли в контратаку.
Подобно тому как у Казанского собора ты стащил с седла подъесаула, я получил новое боевое крещение, предводительствуя рабочими из Нахичевани. Личные трофеи невелики: шашка с обезоруженного офицера и сорванные с этого олуха погоны. А потери: несколько ссадин, не считая распоротого пикой новенького моего полушубка. Дело под Темерником, конечно, только цветочки, а ягодки будут впереди. Пусть мы формально считаемся побитыми, но пламя революции уже возгорается. Оно нарастает так же закономерно, как куколка превращается в бабочку, а катящийся в горах снежный ком — в лавину.
Вот пока и все новости. Хотелось бы знать, что ты пережил за эти месяцы? Какие-то тебя, "кавказский пленник", ждут баталии? Если узнаешь мое очередное пристанище, — черкни. Обрадуешь неслыханно.
До скорой встречи на баррикадах!.."
Сидя в поезде, Бахчанов все время возвращался мыслями к письму Глеба. Живо вспомнилась Таня и далекие дни, проведенные с нею в Питере. Но они ушли в прошлое и казались неповторимыми.
И странно: при мысли о Тане рядом с ее образом возникал образ юной гурийки. Но в своем отношении к ней Бахчанов так и не мог разобраться. Он только смутно чувствовал, что та, которая на всю жизнь станет ему другом, — сейчас где-то в неясном будущем, в близком или далеком — пока неизвестно.
Иное переживал Васо. Встревоженный паяльщик был твердо уверен в том, что полицейские церберы следят за ним. Эта уверенность выросла, когда пришлось садиться на арбу. Там, на развилке дорог, он и заметил, что в густой сетке дождя за арбой медленно едут два всадника, закутавшие свои лица башлыками. Можно было допустить мысль, что это просто запоздалые путники. Но Васо решительно отверг подобное предположение. Всадники, сильно отстав от арбы, вдруг снова нагнали ее, впрочем не приближаясь к ней.
— Тамада! Убедись сам: это проклятые шпики! — горячо уверял он Бахчанова. Тот вглядывался в силуэты всадников и не мог определить: полицейские это или случайные путники. Однако он забеспокоился, увидев этих же всадников из окна вагона. Один из них соскочил с коня, отдал поводья другому всаднику, а сам пошел покупать билет. Менее чем через пять минут этот человек, по-прежнему тщательно скрывая свое лицо, вошел в вагон, прицепленный к тому, в котором находились Бахчанов и Васо. Второй всадник тотчас же покинул станцию, уведя лошадь своего спутника.
— Я же говорил, что они не выпустят меня из глаз своих, — шептал Васо. — И смотри, какая чертова способность к слежке! Не помогли даже все мои меры предосторожности…
В полутемном душном вагоне они доехали до Самтредиа. Здесь, как и было условлено с товарищами, следовало пересесть на другой поезд. Но разве это сделаешь под упорным наблюдением неизвестного в башлыке? Скрестив руки на груди, он стоял поодаль, за толпой пассажиров, покинувших поезд, и смотрел на вскакивающие в луже дождевые пузыри.
— Вот что, — сказал Бахчанов, — сделай вид, что прощаешься со мной и покидаешь станцию. А чтобы не очень промокнуть, накинь на плечи мое одеяло.
Васо одеяла не взял, но советом воспользовался. Тот, в башлыке, остался на месте, в прежней позе. Вскоре паяльщик вернулся, выжимая на себе мокрую от дождя одежду.