Обеспокоенный наместник тотчас же отдал приказ: усилить охрану Метех и тайно вывезти оттуда всех политических заключенных, распределив их по другим, дальним тюрьмам.
В этот вечер тифлисский казенный театр ставил оперу Мейербера "Гугеноты". Театр был переполнен зрителями. До поднятия занавеса оставались считанные минуты. Дирекция нервничала: ложа наместника была еще пуста. А без него режиссер не смел начинать спектакля.
Граф Воронцов-Дашков, расстроенный вновь поступившими дурными вестями, еще стоял перед зеркалом и морщился:
— Ах, эта парадная форма! Все тесно, все давит, и весь ты словно в лубках!
— Вам ли, бывшему законодателю придворных мод, говорить о том? — возражала графиня, деловито осматривая его генеральскую униформу. В уланском светло-синем мундире, наискось перевязанном голубой муаровой лентой, с орденами, пожалованными за службу при двух императорах, в золоченых эполетах, он казался ей лихим военным кавалером, способным еще блистать на великосветских балах.
— Вздор, Элизабет, ну какой я законодатель мод! И особенно с той поры, как покинул двор, — отвечал он, вертясь у зеркала и с тайным удовольствием ловя в нем отражение своей фигуры. — Теперь я экспериментирую. Снабжаю социалистов оружием из арсеналов его величества, — продолжал он с насмешливой бравадой.
— Не понимаю вас.
— Немудрено. Слушайте, как это произошло. Вдруг является ко мне депутация от так называемых "чистых" социал-демократов. Возглавляющий ее, некто Теклидзе, как мне рекомендовали, господин, во всех отношениях лояльно настроенный и антибольшевик. И вот с какой примерно речью он обращается ко мне: "Мы, мол, приветствуем реформу, введенную его величеством. Мы не революционеры, а эволюционеры, и в этом смысле совсем не разделяем идею создания революционной армии и временного революционного правительства. Мы, говорит он, стоим за порядок в конституционном государстве, каким отныне является Россия, и поэтому просим дать нам оружие, чтобы помочь властям восстановить общественное спокойствие". — "Милостивый государь, — прерываю я его, — вы, кажется, забываетесь. Как можно допустить, чтобы слуга императора выдал оружие частным лицам, которые могут его использовать в партийных целях?" — "Ваше сиятельство, — кланяется он мне, — в Англии люди моих убеждений считаются лучшими верноподданными короля!"
— И вы?
— Я рассудил так: когда горит дом, каждое лишнее ведро воды к месту. И приказал выдать пятьсот винтовок. В виде опыта, конечно.
Дог, лениво развалившийся у ног наместника, глухо зарычал и устремил глаза на приоткрытую дверь. Из-за нее выглянула голова адъютанта:
— Ваше сиятельство, телефонограмма. В самой Шуше и Шушенском уезде начинается… между армянами и татарами. Общественные организации просят вашего срочного вмешательства.
— Опять эти ужасы, — поморщилась графиня. — Неужели они сами не понимают, что нужно делать?
Наместник с глубокомысленным видом погладил пса:
— Сатурн пожирает своих детей… Что поделать? Административным окриком племенные свары не отменишь… Однако мы, кажется, запаздываем на спектакль, дорогая Элизабет…
В вестибюле театра к супругам Воронцовым-Дашковым прорвалась сквозь полукруг охраны какая-то девушка.
— Графиня, выслушайте меня… Я требую справедливости.
— Что такое, дитя мое? — пробормотала оторопевшая Воронцова-Дашкова и, желая показать себя в глазах публики участливой к нуждам просителей, приостановилась и сделала знак охране: девушку не трогать.
— Моя фамилия Баграони. Я невеста человека, заключенного в тюрьму. Человек этот в замке, тяжко болен, тюремщики лишают его врачебной помощи. Они скрывают даже самое пребывание его в тюрьме. Он лишен всего: свиданий, передач, человеческого обращения…
— Успокойтесь, успокойтесь, — по жирным щекам Воронцовой-Дашковой пошли красные пятна. Она беспомощно оглянулась ("Кому бы сбыть эту сумасшедшую девицу?") и тяжело оперлась на руку супруга. Тому еще минуту назад девушка казалась террористкой, решившей бросить к его ногам бомбу.
— Как фамилия заключенного? — спросил он, чтобы тут же забыть ее ответ.
— Его фамилия Бахчанов, — сказала, волнуясь, Лара, все еще загораживая дорогу наместнику, хотя адъютант делал предупредительные знаки.