Бегунков, щелкая орехи крепкими как у волка зубами, зачем-то велел одному из солдат потыкать штыком в лари и, довольный, процедил:
— Ну, прощевайте, купцы. Счастливой наживы.
Когда патрульные ушли, Промыслов, бормоча им вслед всяческие проклятия, запер дверь.
— Доберись злодеи до дна твоей корзины, дорогой товарищ, они бы обнаружили наши прокламации, — сказал он работнику "фруктовни". Тот облегченно вздохнул и отер пот со лба. Потушив лампу, они спустились в подземелье.
— Это наш запасной печатник, — сказал Промыслов Бахчанову, кивнув на своего спутника. — Сейчас мы с ним пережили чертовскую минуту. Но то уже в прошлом. Лучше расскажи, Алексис, что было с тобой?
Узнав, в каком положении Лара и ее друзья, Промыслов успокоил друга: ничто плохое не угрожает им, по крайней мере до рассвета. А после шести утра Бах-чанов сможет отправиться на Селезневскую, оттуда на Красносельскую. Там, близ женского монастыря, на квартире одного медика помещается паспортное бюро комитета.
— Вам всем — тебе, твоей жене и твоим друзьям — выдадут паспорта, и вы сможете свободно выехать из Белокаменной.
— Им-то надо выехать, но не мне. Ты же сам сказал, что я мобилизован.
— Ах, да! Узнаю моего друга, моего великолепного повстанца Алексиса! — засмеялся Промыслов. — Ну что ж, тем лучше. Втроем мы составим прислугу при одном-единственном орудии, оно заухает на всю притихшую матушку-Москву. К утру мы отпечатаем воззвание в количестве, равном залпу из тысячи пушек!
Так они начали бодрствование в ту необычайную декабрьскую ночь…
Глава одиннадцатая
РАЗОРЕННОЕ ГНЕЗДО
Через два дня Бахчанову с друзьями все же пришлось покинуть Москву. Верные люди из числа железнодорожников обеспечили ему и Ларе безопасный переезд под Петербург. Эдмунд, нуждающийся в серьезном лечении, предпочел выбрать местом своего убежища Кельцы, где временно проживала его мать Тереза Тынель. Анеля вызвалась сопровождать своего больного земляка до самого дома. Им обоим тоже была оказана нужная помощь.
…Прошло несколько месяцев. В прохладный августовский день в конку, едущую на Петербургскую сторону, сели два человека. Один из них невольно обращал на себя внимание, в особенности со стороны юных пассажиров. Он был в кавказской бурке с широкими квадратными плечами, в черной папахе и осторожно придерживал под мышкой шарообразный предмет, завернутый в салфетку.
Два гимназиста, стоящие на площадке, "ели" его глазами.
— Держу пари, — шепнул один другому, указав на салфетку, — это бомба. И если ты хороший физиономист, то поймешь: тут готовится аховый "экс"…
В горячем воображении гимназистов уже рисовалась картина: летит по проспекту карета с высокопоставленным лицом, а этот, в бурке, в мстительном порыве высоко вздымает обе руки с круглым предметом — и…
Но человек в бурке через три остановки поднялся с самым будничным видом и обратился к своему спутнику:
— Нам, кажется, тут выходить…
Шли не спеша и, как полагается досужим пешеходам, глазели на витрины. Один из них бормотал:
— Увижу товарища Ленина, скажу ему: ругайте нас, Владимир Ильич, ругайте. Как же? Революция живет, продолжается, мы же еще слабо запасаемся оружием. Посмотришь, какие-то револьверишки. А тут нужны целые арсеналы! Винтовки, пулеметы, бомбы. Нет, я непременно попрошусь у товарища Ленина за границу. Пусть снаряжает меня в Льеж, Брюссель, Швейцарию, куда угодно, лишь бы можно было там закупить транспорты оружия…
— Чего волноваться понапрасну, дорогой Камо? Будь покоен, уж такого отчаянного и неугомонного, как ты, товарищ Ленин без дела не оставит. Поедешь за арсеналами, если надо, и на край света. Только ты вот что мне скажи: направляясь в Финляндию, неужели проездом через Питер не повидаем нашего тамаду?!
— А теперь уже ты зря волнуешься. Адрес мне дали точный. И никуда от нас эта Съезженская улица не убежит…
В прихожей квартиры Камо приветствовал хозяйку:
— Привет тебе, товарищ Баграони, от высоких гор и солнечных долин!
Лара с радостным изумлением смотрела на гостей:
— Возможно ль, дорогие мои!
Камо поклонился ей в пояс:
— Видеть тебя, орлица, праздник для наших глаз…
А Васо воскликнул:
— Прибавь: сердец тоже!
Он собирался спросить, дома ли тамада, как вдруг запнулся, пораженный тем, что увидел. У окна белела колыбелька, и в ней шевелил розовыми ручками младенец.
— Кто это?
— Как кто? Елена Алексеевна Бахчанова.
Батумец осторожно подошел к самой колыбельке и склонился над ней: