— Схвачены и другие наши товарищи…
И, помолчав, добавил:
— Не будем падать духом, но осторожность утроим…
Он не хотел в эту ночь идти домой. Однако кто знает, быть может, установлено наблюдение и за Алешиным жилищем.
Обеспокоенный этой мыслью, Иван Васильевич вышел на заснеженную улицу, немного постоял, вглядываясь в настороженную глухую темень, и, вернувшись в дом, продолжал беседу со своим другом.
До самого рассвета они сидели вместе…
На другой день Алеша из предосторожности переехал на новую квартиру. Он нашел каморку у глухой старухи на Обводном канале…
А вскоре к Ивану Васильевичу нагрянула полиция. Обыск ничего не дал, но все же Бабушкина отвезли в тюрьму.
Эти события обескрылили Алешу. Он упал духом и, почувствовав жалящее душу одиночество, оставил школу. "Раз все разбито — один конец", — в отчаянии думал он. Испытывая безотчетное раздражение, резко поспорил с Таней и не пошел с ней в театр. Девушка сочла себя обиженной и в следующий раз воскресному свиданию с Алешей предпочла концерт. Тогда Алексей и вовсе перестал с нею встречаться. Дни потеряли для него всякое значение. Они стали уныло похожими друг на друга, как арестантские халаты. Приходило воскресенье, и он, не зная куда девать себя, шел в пивную, где бездумно сидел за кружкой пива.
А раз фабричные девушки, заметив его тоску, увлекли на вечеринку. Там он вместе со всеми выпивал, закусывал, играл в подкидного. Лукавые озорницы гадали Алеше на картах и со смехом утверждали, что ему упорно выпадает "дама червей". А такой, по их мнению, является прядильщица Соня Снежкова, ладно сложенная белокурая девушка с крупными чертами лица. За свой острый язык и бойкость некоторым она казалась грубой, "неженственной". Алеша знал Соню только по работе, а тут, на вечеринке, услыхал, как она поет. Голос у нее был нежный, чистый, и когда она вдруг затянула:
по ее грустному голосу он угадал в этой девушке душу ясную и добрую. "Пожалуй, как у моей Тани".
Он улыбался поющей Соне и первым из гостей бурно хлопал в ладоши. За столом она была самой внимательной к Алексею.
— Леша, почему вы не кушаете? И ваша рюмка до сих пор полнехонькая.
Или же:
— Лешенька, расскажите что-нибудь…
А стоило гармонисту взять первые аккорды, как Соня торопливо касалась руки Алексея:
— Кажется, падеспань. Танцуете?
Он кивал, подымался, брал ее за руки и кружился. Танцоркой она была неукротимой. Пила неохотно, но ей щедро подливали озорные подруги. Возмущенный их коварством, он уводил ее от стола, упрашивая еще что-нибудь спеть. Соня слушалась и запевала:
Алеша к ней относился, как и ко всем прочим девушкам, по-товарищески. Но некоторым из гостей эта товарищеская близость казалась особой, не случайной. Так старая работница, хозяйка дома, у которой проходила вечеринка, нашептывала ему:
— Только слепой не видит, как тебя, парень, хандра заела. С чего бы это? Аль твоя портниха тебе изменила? Чего доброго еще с тоски сопьешься. А ведь человек ты серьезный, непорченый. Женился бы! Нет, в самом деле. Смотри, сколько девчат вокруг тебя. И наша Софья — пара тебе. Девчуха — кровь с молоком, ласковая, сметливая, работящая, и по тебе сохнет. Сама-то небось не скажет, как пригож ей. Вот и сделай первый шаг. А свадьбу сыграем на славу! Заведешь семью, детей растить станешь, чего еще тебе надо?! По крайней мере от грусти не зачахнешь, да и наша Сонька не попадет в руки какого-нибудь гультяя. Ну чего смеешься? Может, смешно оттого, что свахой хочу быть или со свадьбой тороплю? А может, признайся, тебя все еще к той постылой швее тянет?
— Тянет, тетя Варя.
— Смотри, какой чистосердечный! Так чего же не идешь к ней? Ступай, ступай, встань на колени, напросись. Эх, драть вас, молодежь мужскую, видно некому. Счастья своего не хотите видеть…
Старая прядильщица сердито умолкла. В другое воскресенье он на вечеринку не пошел, узнав, что там будет и Соня, хотя его звали настойчиво. И еще один раз он отказался быть на чьих-то именинах, где должна была быть эта девушка. Потом ему передавали: она так расстроилась, думали — расхворается.
Замелькали будни однообразной изнуряющей работы. Целыми днями в голове звон, в ногах непомерная тяжесть и проклятое, всеубивающее желание сна и только сна. Кажется, никогда в жизни и не высыпался по-настоящему.
Он сильно похудел, по вечерам у него стал появляться влажный кашель. Кроме того, в сумерки он переставал видеть; товарищи водили его под руки. Фельдшер определил у него бронхит и куриную слепоту. Прописав лекарство, он посоветовал лучше питаться. Алеша аккуратно глотал порошки, пил микстуру, ставил себе горчичники, но питаться лучше не мог. Более того, он вынужден был ходить на работу в состоянии недомогания: завод не оплачивал дни болезни. Иных же средств к существованию, кроме работы, он не имел. Волей-неволей приходилось полубольным являться в запыленный цех и там работать до спасительного гудка. Хорошо еще, что мастер на этот раз попался покладистый.