Было забавно смотреть, как тот или другой румяный катышок, повиснув вниз головой, ловко вылущивает из откусанной шишки лакомые семена или, зажав в лапках шишку, вспархивает вместе с нею с одной ветки на другую.
Ямщик гикнул, взмахнул варежкой — и вся стайка с испуганным щебетанием порскнула в глубину леса.
— Эх, зря вспугнул, брат! — сказал Бахчанов.
— Пора ехать, ваша милость. Гляньте, как быстро садится солнышко, — заметил ямщик, взбираясь на облучок.
Лошади побежали дальше. Лена в этих местах раздвигала свое русло до полутора верст в ширину. Тройка катила по-прежнему близко от берега, высокого, гористого, причудливо заросшего лиственницами…
К вечеру в стан, где перепрягали лошадей, неожиданно нагрянул усатый урядник с двумя стражниками.
— Встать! Предъявить вид на жительство! — рявкнул он пропитым голосом и зазвенел развешанными медалями на груди новенького своего тулупа.
Поведя мутными, с похмелья, глазами, урядник направился прямо к Бахчанову.
"Вот оно — первое испытание", — подумал тот с тревогой и не торопясь стал доставать свой сомнительный вид на жительство.
Урядник ошарашил первым же своим вопросом:
— С какой тюрьмы бежал?
— Еду в Олекминск, — поправил Бахчанов, стараясь сохранить внешнее спокойствие.
— Врё! А где же паспорт?
— Вот, пожалуйста.
Бегло взглянув на бумагу, урядник пренебрежительным жестом вернул ее Бахчанову:
— Фальшивый!
— То есть как это?! — пробормотал Бахчанов и тут же с горечью подумал: "Кажется, ухнул мой побег".
— А так. Фальшивый — и все. Думаешь, мы слепые, не видим, не разбираемся. Ты кто? — ткнул он пальцем в следующего пассажира, подстриженного "под горшок".
— Мы кто? — переспросил, побледнев, пассажир. — Мы торговец из Киренска.
— Фамилия? Я ведь там всех купцов наперечет знаю.
— Пасмуркин, Аггей Гаврилыч…
— Врешь. Такой фамилии не бывает.
Губы задрожали у перепуганного купца.
— Помилуйте, господин начальник… Небесами клянусь…
— Небес не касайся. Они не про твою честь. Где вид?
— Вид? Вот-с, — засуетился купец, подобострастно подавая развернутую бумагу.
— Краденая! — категорически изрек урядник.
Купец из Киренска зашатался:
— Не верите? Ваше благородие, не верите? Тогда вот-с, — он судорожным движением извлек из кармана еще какую-то бумагу: — выписки из метрического… Выданная причтом осьмнадцатого мая шестьдесят осьмого года… Все-с в аккурате… Звание восприемников… печать… подписи…
Урядник покосился на выписку:
— Что печать? Что подписи? Все фальшивое. Поди, жиганул с каторги.
Немея от ужаса, киренский обыватель только разевал рот, как рыба, выброшенная на берег. А урядник, постегивая плеткой по высоким своим валенкам, победоносно похаживал от окна к двери и обратно.
— Все вы спиртоносы, варнаки и грабители. Сколько таких я переловил на этой дороге, только одному начальству известно!
И вдруг повернулся к третьему путешественнику, якуту с перевязанной рукой, тоже ожидавшему вместе с купцом перекладных.
— Что у тебя с рукой, гужеед?
— Сломай рюка, мой ездить Иркутс больницу, — пролепетал тот, здоровой рукой протягивая вчетверо свернутую бумагу.
Урядник даже и не взглянул на нее:
— Обман. Не верю. Сознайся, ракоед, что придумал…
Якут со сломанной рукой совершенно растерялся и больше не нашел что сказать в свое оправдание. Он только смотрел на свернутую бумагу с недоумением.
Урядник многозначительно кивнул стражникам:
— Выдь!
Те вышли. Но далеко не ушли, а продолжали стоять по ту сторону двери.
— Вот што, острожная публика, — продолжал самодур, усаживаясь на лавку и кладя одну ногу на другую: — Я могу всех вас немедля посадить в каталажку, а могу и отпустить. Только сами разумейте: без склону никакая речка не потечет. Подносите по четвертному — и дело с концом. Я вас не видел, и вы меня тоже…
Купец из Киренска застонал, но привычным жестом сунул руку в карман. Якут опустил голову и смотрел в тяжком размышлении на свои торбаса.