— Вы оправдываете зверский режим самодержавия? — рассерженно спросил Бахчанов.
— Нисколько! — отвечал с искренней убежденностью старик. — Напротив. Я считаю самодержавие самым подлым в Европе явлением. Но бороться с ним следует иными, более культурными средствами. Как-никак мы живем в двадцатом веке. Посмотрите на Англию. Там подача петиции с четырьмя миллионами подписей уже обращает внимание короля и парламента.
— Но у нас не Англия и нет парламента. Понимаешь, папочка, нет культуры. С кем ты будешь говорить? — насмешливо перебила Нина.
— Ах так! Понимаю, — рассердился ее отец. — Значит, вы за то, чтобы прогресс двигать с помощью топора, гильотины и насильственных переворотов?
— При чем тут мы? — возразила Нина Павловна. — Просто до сих пор так было в истории, что при смене общественного и политического строя насилие играло роль повивальной бабки. Вспомни только английскую и французскую революции, национально-освободительные войны в Италии, Голландии, в Северной Америке…
— Но ведь то было в прошлом. С тех пор общество стало много цивилизованнее. Теперь просто ужасно слышать о борьбе за новые порядки с помощью грубой силы.
— Папочка, дорогой мой, но согласись же с тем, что к этому ужасу, к грубой силе, к насильственным средствам подавления воли народа в первую очередь прибегают сами же реакционеры!
— Конечно, — поддержал Нину Бахчанов, — и наглядным примером этого является сегодняшний варварский набег царских опричников на мирную демонстрацию. Вот и доказательство их насилия, — показал он на окровавленную щеку возбужденной девушки.
— Это ужасно, ужасно, — заламывала руки ее мать. — Доколе же все это будет продолжаться?
— До тех пор, мамочка, пока общество будет раздираться классовой борьбой.
— Ах, оставь, пожалуйста, эту заумь, — горячился толстяк. — Вам, пылкой молодежи, ею только забили головы. Я бы хотел знать одно: где же высокие идеалы, сила гуманности, сила правды, совершенствования, движущая людей к лучшему?
— Милый папа, ты рассуждаешь как беспочвенный идеалист. Между тем конкретная действительность…
— Что?! Конкретная действительность? Я вижу твою щеку в крови — вот твоя конкретная действительность. Пойди сейчас же умойся, мама даст пластырь, и вообще приведи себя, легкомысленнейшая инсургентка, в мирный и приличный вид!
Нина рассмеялась и, подбежав к зеркалу, принялась с гордостью рассматривать свою щеку.
— Да-а, вот какие дела пошли, — сокрушался ее отец. — Невольно впадешь в отчаяние, когда подумаешь, что все эти насильственные перевороты, гражданские войны и прочие им подобные кровавые эксцессы будут сопровождать и лихорадить человеческое общество до трубного гласа.
Бахчанов улыбнулся и, собираясь уходить, застегнул пальто на уцелевшие пуговицы.
— Зачем же до трубного гласа? — сказал он. — Выход есть, и довольно простой. Мы его ясно видим, мы к нему стремимся всеми нашими помыслами, всеми силами нашей души и за него боремся. Нам остается одно: победить, и тогда наша победа принесет человечеству великое благо, потому что будет положен конец всякой эксплуатации человека человеком; не будет больше разделения на угнетателей и угнетенных, а следовательно, станут излишними, невозможными гражданские войны, насильственные перевороты, да и не будет надобности в самом оружии, — все станет решаться одной силой правды, силой убеждения, высокими моральными и нравственными соображениями…
— Допустим. Но все это, по-вашему, воспоследствует после победы. Ну, а если не победите? Думаете, так легко? Сколько вот понадобилось мощных крестовых походов, чтобы освободить один гроб господень в святой земле, и то ничего не вышло!
Бахчанов хотел ответить, но тут опять вмешалась супруга директора:
— По-моему, у нас в гимназиях очень мало обра-щают внимания на нравственное воспитание. Оттого и все беды! — категорическим тоном заключила она.
Бахчанова поразили наивные и отсталые политические взгляды этой интеллигентной семьи. Он поспешил уйти.
В прихожей, открывая ему дверь, прислуга жалостливо покачала головой:
— Ишь как располосовали, анафемы! А драп-то, видать, совсем еще новенький…