Улицы и переулки теперь уже не казались мне такими холодными и пустынными. С трудом сдерживая радостное возбуждение, я гордо шагал по поселку и на ходу украдкой ласкал своего честно приобретенного спутника. Айвор, словно согласившись с переменой судьбы, покорно бежал рядом.
Вечером в комнате гостиницы я распотрошил рюкзак и взялся в последний раз составлять подробную опись своего походного снаряжения. Сидя на полу среди разложенных мешочков, коробочек, фляг, я вспомнил, с какой завистью вычитывал в детстве в книгах о путешествиях длинные перечни снаряжений. И распаленная детская фантазия в завистливых грезах распоряжалась этим добром помимо автора. Сегодня мой час, час воплощения моей мечты, и я не буду отступать от традиций и в первую страницу дневника внесу полный перечень походного имущества. Девиз — ничего лишнего! Все имеет вес. Минимум, который нужен, чтобы в течение месяца при любых условиях не голодать и не замерзнуть. Итак, я имею в наличии:
Что касается моей охотничье-рыбацкой экипировки, то здесь я полностью положился на советы бывалых людей, охотно руководивших моими покупками в иркутских магазинах. Дело в том, что до этого мне вообще не приходилось ни охотиться, ни рыбачить. Об этих страстях я имел сугубо книжное представление. Но сверкающие, хитро устроенные снасти невольно вселяли в меня уверенность, что я без труда с ними управлюсь. И только через несколько месяцев я понял, что иметь ружье и отличную рыбацкую снасть — этого еще недостаточно, чтобы не протянуть ноги с голоду. Науке кормиться «дарами природы» мне пришлось учиться с азов.
Перехваченный ремнями рюкзак трещал по всем швам. Но я старательно изучал список, чтобы найти в нем пробелы. Придумывал различные ситуации, в которых мог очутиться в одиночестве на льду моря, и воображал, что именно могло бы тогда понадобиться мне, но усталый мозг отказывался работать, и, измучившись, я сдался на милость собранного рюкзака.
Последние часы этой невыносимо долгой для меня ночи я так и не мог уснуть. Несколько раз выходил проведать Айвора. Мой спутник, начисто опустошив двухлитровый котелок мучной болтанки, спокойно дрых себе у поленницы. Его не тревожило грядущее утро.
Я не мог представить себе завтрашний день. Начнутся первые километры моего путешествия. Пойду на северо-восток, вдоль западного побережья. Хочу видеть зимний Байкал, встречаться с рыбаками, охотниками, вместе с ними рыбачить, бродить по тайге, узнавать ее вкус, запах, цвет…
Сумеречная тьма еще скрывала поселок, когда, приторочив к саням рюкзак, я простился с заспанной дежурной и выволок сани на улицу.
Полозья саней отчаянно визжали и скрежетали по выветренной мерзлой земле. Этот стон, вой и скрежет камней и железа сопровождали меня до тех пор, пока я не выкатился на чистый лед. Серое насупленное небо медленно развиднялось над безмолвным покоем моря. Передо мной расстилался закованный в лед Байкал.
Чем дальше я уходил от укрытого рассветным сумраком берега, тем все чаще попадались на моем пути рыбацкие будки, сколоченные из фанеры и досок. Одни будки чернели на льду сиротливо и глухо, из других порой слышалось покашливание и тихий говор. Дверцы иных были приоткрыты, и, освещенная свечой или керосиновой лампой, посредине будки виднелась неподвижная фигура, сгорбившаяся над лункой с короткой удочкой. Сначала я свободно обходил их, но скоро попал в настоящий лабиринт улиц, переулочков и тупичков целого будочного городка, беспорядочно раскинувшегося на ледовом просторе. Обойти этот городок было трудно, хаотическая россыпь будок вытянулась в длину километра на три. Волоча за собой сани, я крался лабиринтом улочек, стараясь ничем не потревожить сосредоточенную тишину рыбачьего стана. Изредка я ловил на себе чей-нибудь взгляд из оконца или открытых дверей, но, равнодушно скользнув по мне и саням, взгляд снова углублялся в освещенную лунку. И только на окраине я наткнулся на «безбудочных» рыбаков, съежившихся у лунок спиной к пронизывающему ветерку.
Зачернели точками и, наконец, совсем скрылись из вида рыбацкие будки. Вокруг меня простиралась свободная ледовая пустыня, таинственная и загадочная для новичка…
…Полуденное солнце огромной янтарной каплей растекалось в просторной синеве неба. Я волок по льду сани и наслаждался красотой сверкающей равнины моря. Сердце мое восторженно билось от сознания того, что вот я один посредине могучего моря, закованного в лед, и вокруг меня на далеких берегах — суровая дикая природа… Вдруг послышался гул автомашины. Обернувшись, я увидел мчавшийся прямо ко мне «ГАЗ-69». Я знал, что на таких «газончиках» часто дежурят автоинспекторы и вообще разные аварийные службы. Солнце в моих глазах потускнело, сердце защемило в тоскливой тревоге. Глядя на приближающуюся машину, я почему-то подумал, что есть, наверное, какой-нибудь указ — отлавливать одиноких путешественников по ледовому Байкалу и из предосторожности разрешать им передвигаться только по берегу.
Машина подкатила к самым саням. Я увидел, что дверцы ее сняты и лежат в кабине между сиденьями. Рядом с шофером сидел пожилой мужчина в необъятном тулупе и ондатровой шапке, наползшей на глаза. Он так и сверлил меня глазами.
— На рыбалку? — спросил он, оглядывая сани и Айвора. Я молча кивнул, с тоской ожидая следующего вопроса.
— А куда двигаешь?
Я ткнул рукавицей на чистый горизонт в северном направлении.
— Садись, подбросим, — неожиданно улыбнувшись, сказал владелец ондатровой шапки, и мне показалось, что я давно не видел таких добрых глаз, как у него в эту минуту. — В Коты подбросим, — продолжал он, — слышно, там хариус хорошо идет. Василь, — обернулся он к шоферу, — помоги парню привязать сани. Да возьми тросик, веревка у него дохлая.
Я попробовал было заикнуться, что и пешком дойду, не надо беспокоиться, дойду потихоньку.
— Куда ж ты добредешь сегодня, — прервал мой лепет владелец ондатровой шапки, — посреди моря, а солнце уж на перевале. Ты что, парень?
Я прикусил язык. Мы привязали сани на буксир, я втиснул Айвора в кабину, и машина понеслась по чистому льду.
Попутчики мои оказались людьми не очень-то разговорчивыми, но, возможно, это было потому, что оба, привалившись к лобовому стеклу, не отрывали взгляда от набегающей под колеса машины ледовой равнины. Но все же шофер пояснил, для чего сняты дверцы: это если машина неожиданно станет под лед проваливаться, ловчее выпрыгнуть из нее. Слушая шофера, я косился на необъятный тулуп соседа и не мог себе представить, как это в нем он ловко выберется из машины.
Стрелка на спидометре все время поджималась к цифре «100». Машина неслась почти посредине Байкала. Восточный берег тянулся, очеркнутый цепью заснеженных гор, а на западном образовался провал, и между берегами зачернела на горизонте широкая полоса воды. Это было верховье Ангары. Вода у ее истока не замерзает в любые морозы, и когда едешь по автостраде из Иркутска в Листвянку, то видно, как вдоль берегов по воде шныряют целые стаи диких уток, видимо, решивших не обременять свою и без того короткую жизнь тяготами перелетов в теплые страны. Живут они здесь беззаботно, потому что близость человеческого жилья отпугивает охочих до утятины хищников, а человеку охотиться на них у истоков Ангары ни в какие сезоны не разрешается.
Пропали за скалистым мысом домики Листвянки, и машина, не сбавляя хода, стала поджиматься поближе к берегу, но мешала широкая полоса торосов. Солнце опустилось уже почти до самого гребня хребта, когда мы подъехали к берегу, осторожно петляя среди хаоса нагроможденных льдин.
— Приехали, — сказал владелец ондатровой шапки, — вон зимовьюшка!
Я таращил на берег глаза, стараясь различить меж деревьев хоть какие-нибудь признаки человеческого жилья. Потом робко осведомился у шофера:
— А где Коты?
— Проехали, — ответил он, помогая мне отвязать трос от саней, — до Котов отсюда километра три… Ну, бывай здоров! Счастливой рыбалки!
Машина развернулась и укатила по проходу среди торосов. Выбравшись на чистый лед, она на большой скорости помчалась на северо-восток. Я стоял на берегу, тщетно пытаясь разглядеть зимовьюшку, и лишь после того, как отпустил с привязи Айвора, он навел меня на сиротливо торчавшую из снега трубу.