Трещина? Нерпичья пропарина? Мне показалось, что лед подо мной разом просел и пошел вниз. Я откинулся в сторону, поскользнувшись, упал, и ветер поволок меня по льду. Только на снежном островке удалось вгрызться в лед острием ножа. Раздирая смерзшиеся веки, сквозь снежную пелену я увидел, как мимо меня проволоклись сани и взъерошенная, забитая снегом собака.
Зажав в зубах лямку саней, опираясь на нож, я пополз к торосам. Когда я ввалился в ледяную расщелину, в сознании билась только одна мысль: теперь пусть хоть все море вскинется дыбом, я с места не тронусь!
Санки привязаны к ноге. Холод шарит за голенищами унтов и скрючивает пальцы в рукавицах. Крепче прижимаю к себе собаку, и добрый пес горячим языком приводит в чувство мое одеревеневшее от мороза лицо. Снова необоримая тяжесть овладевает всем телом и неудержимо клонит в сон…
А спать-то никак нельзя. Осторожно, чтобы не потревожить льдины, ворочаюсь в пещере и долго трясу головой, стараясь отогнать сон. Раскроешь глаза — и ничего не видно, только мельтешат какие-то яркие лоскуты пламени. Слышится какая-то пальба и неровный, набегающий гул, очень похожий на отдаленный колеблемый ветром гул водопада. В бессилии я укладываюсь на пса, примостившегося у меня на коленях, и отяжелевшие веки закрывают глаза…
Трудно сказать, чем окончился бы мой сон в торосах, если б не Айвор, сдавивший клыком кисть руки, с которой соскочила рукавица. Наверное, во сне в поисках тепла я забрался рукой псу в пасть. Так или иначе, но я проснулся от резкой, мгновенной боли в руке. Убежден, что в эту памятную ночь своим спасением я дважды был обязан верному спутнику…
Пробудившись, я увидел, что уже нет этой воющей пелены снега. Крупные, искрящиеся во все небо звезды раскинулись надо мной. Все еще не веря неожиданной тишине, я выбрался из укрытия. Покойное безмолвие ледяной равнины простиралось передо мной. Сухой, едва видимый снег скользил по чистому льду, отражавшему раздробленный свет звезд. За торосами чуть голубели вершины гор. Все вокруг меня дышало мирным покоем ночи. И словно не было снежного ада, рева ветра, не рушились льдины, словно все это было в тяжелом сне. Пламя спички осветило запорошенный снегом термометр: двадцать семь градусов! Зимняя ночь затяжная, нужен костер; не будет костра — до утра здесь мне не продержаться.
Цевье, приклад ружья, вся имеющаяся в наличии бумага (кроме дневника), карандаши и даже деревянный настил санок — все пошло в Дело. Я поддерживал ровное пламя небольшого огня и невольно вспоминал рассказ Джека Лондона «Костер»; все же такие рассказы куда приятнее переживать в теплой комнате или безветренным летним днем, развалившись где-нибудь в тени дерева! Когда вода, наконец, вскипела, я заварил чай и долил в котелок спирта. Постелил в ледяной пещере одеяло, подложил себе под бок Айвора, сунув ему сухарь, и совсем успокоился. Теперь жить можно!
…Спокойная февральская ночь тихо плыла над моим укрытием. Искрящиеся крупные звезды, будто фонари, приспущенные на невидимых нитях, казалось, чуть покачивались над ледовой равниной. Над Хамар-Дабанским хребтом показался, словно поднявшийся из ущелья, узкий серп месяца. И тут же призрачным светом засветились купола вершин. Все ярче голубела равнина моря, и сухой снег, внезапно вспыхнув, заискрился мириадами теряющихся огоньков.
Чай крепко горчил. Заварка ли виновата или излишняя доза спирта, разобрать было трудно. После двух-трех глотков сердце все жарче разгоняло по телу живительное тепло. Снова клонило в сон, но теперь это была приятная дрема. Словно в бреду, мне слышались какие-то отдаленные мелодичные голоса. И мне казалось, что они всплывают с вершин торосов и, сливаясь в одну стройную мелодию, медленно поднимаются навстречу звездам; словно нити, они сходились где-то высоко надо мной. Слушая эти голоса, я терялся в дебрях сна, а когда внезапно пробуждался, видел перед собой безмолвную равнину моря и звездное небо над головой. И порой мне казалось, что на всем этом свете только и существуют двое — я и собака. Два живых существа, приютившихся в ледяной пещере, под покровом февральской ночи…
Впоследствии мне часто приходилось слышать о разбоях сармы. Летом этот бешеный ветер намного страшнее: он опрокидывает в море катера, разбивает лодки, вытащенные на берег. Случалось, что жестокими порывами он сталкивал в море отары овец, пасущихся на береговых равнинах. И горе путнику, застигнутому сармой врасплох на открытом просторе зимнего Байкала! Если уж попался и не можешь пробиться к берегу, прячься в торосах и сиди там, пока этот ураган бушует над твоей головой. А не удержишься на льду, тебя катом и волоком унесет на другой берег. Трудно предугадать появление сармы, и только какие-то характерные особенности облаков над вершинами гор расскажут опытному человеку о приближающейся беде. Облака вытягиваются над хребтом, разбухают, приподнимаются и черным козырьком нависают над морем. И в эти мгновения наступает напряженная тишина. После нескольких слабых порывов ветра сарма неожиданно обрушивает на море свой страшный удар…
Рассвет подобрался неожиданно, вскрывшись серой полоской по горизонту. Еще светлый серп месяца бессильно свалился за горный хребет. Горы насупились и словно надвинулись ближе к морю. В светлеющем небе исчезали россыпи звезд. Я выбрался из укрытия, привел в порядок санную упряжь и, решив не дожидаться полного рассвета, потащился на север, все время придерживаясь кромки торосов.
Взошло солнце, но короткий зимний день не давал думать об отдыхе и гнал вперед, пугая предвестием ночи. Мне совсем не улыбалось проводить еще одну ночь в торосах. Для впечатлений и одной вполне хватит. Часто останавливаясь, я внимательно просматривал лесистый берег, стараясь отыскать хоть какой-нибудь признак жилья, но ничего не видел, кроме заснеженной, неподвижной тайги и крутых склонов гор. Проклятые торосы ломились сплошной стеной, они по-прежнему отгораживали меня от желанного берега. Казалось, этой ограде не будет конца. Но уже к вечеру, когда стало заметно темнеть, я неожиданно обнаружил в ней проход. На снегу отчетливо вырисовывался ребристый след мотоцикла. Айвор навострил уши и побежал вперед, часто оглядываясь на меня и нетерпеливо подвывая. Волоча за собой сани, я старался не отставать от него. Я уже не доверял своим слезящимся, усталым глазам и изо всех сил таращился на лед под ногами, стараясь отличить материковый от ноздреватого, припорошенного снежком.
Уже совсем затемно я подошел к береговым скалам, обогнул мыс Колокольный и втащился в бухту. В глубине ее, среди черноты набежавшей на берег тайги, светился желтоватый огонек зимовья. Густой, крепкий запах дыма стлался над почерневшим льдом. Послышался лай собак, и я увидел, как два здоровенных пса бросились нам навстречу.
Страницы походного дневника
10 марта. Бухта Песчаная.
Уже больше месяца длится наше путешествие от поселка Слюдянка на северо-восток вдоль западного побережья. Выбирая солнечный погожий день, делаем с Айвором короткие переходы по льду моря и по нескольку дней живем в небольших зимовьях, которые довольно часто встречаются на пути. От зимовья, увязая в снегу по пояс, протаптываем тропы в глубь тайги, на гребни небольших сопок. Айвору такие прогулки не по душе, он не видит в них конечной цели. Мне также не доставляет особого удовольствия месить снег в непролазных дебрях, но считаю, что это хорошая тренировка, чтобы побыстрее акклиматизироваться в таежных условиях. Дважды мы пытались ночевать под открытым небом у костра, но оба раза после полуночи мороз загонял нас в теплые стены зимовья. Видно, я еще недостаточно окреп, чтобы переносить все тяготы и лишения на таежной тропе.
Эти строчки я пишу в бухте Песчаной, которая широким полукругом раскинулась между мысами Малый Колокольный и Большой Колокольный. Еще в Иркутске мне не раз приходилось слышать, что это место — одно из красивейших на побережье Байкала. Бухту Песчаную часто сравнивают с живописными уголками Черноморья и называют ее Байкальской Ривьерой. За просторным береговым пляжем из мелкозернистого, с золотым отливом, песка встали крутые склоны Приморского хребта, густо поросшие тайгой. На горных террасах громоздятся причудливо выветренные скалы. На пустынном берегу бухты несколько домиков с заколоченными окнами. Летом здесь работает туристская база, пользующаяся на Байкале особой популярностью. За короткое сибирское лето сюда съезжаются тысячи туристов, но домики не резиновые, и за ближними мысами, на юг и на север от бухты, пестрят по берегу палатки «дикарей».