Мама собирает посуду и выходит, чтобы вернуться с обязательным чаем, лимоном и рафинадом в вечной хрустальной сахарнице с металлическим ободком.
Она отворачивается, чтобы Кей не видел материнских слез.
— Ты редко нас навещаешь, — отец протирает очки маленькой замшевой тряпочкой с аккуратно подбитыми краями. Его руки дрожат. — Она ждет тебя каждый праздник. Готовит, суетится… Потом плачет, когда понимает, что ты снова забыл нас. Закрывается в комнате и звонит подругам. Тем, кто еще жив… Я делаю вид, что не прислушиваюсь. Она рассказывает, что приходил сын и мы всей семьей весело отмечали праздник. Еду относит соседям, у них большая родня: дети, внуки… Кстати, все они живут вместе, дружно.
Потом отец напомнил Кею вехи его, Кея, биографии: школа, институт, армия, контракты, курсы и тренировки, войны в близких к экватору странах… Он зачитывает отрывки из писем, а Кей вспоминает, что творилось вокруг него на самом деле, когда он сочинял бодрые, полные боевого настроя послания. Отец припомнил журналистские попытки Кея и то, как скоропостижно тот бросил этим заниматься.
Отец листал семейный альбом, и перед глазами Кея возникал Покер, храпящий на диване. Кей искоса посматривал на фото и видел себя, наголо бритого, с тощей шеей, торчащей из воротника жесткой армейской куртки.
Родители не понимают Кея. «Неудивительно, я сам себя с трудом понимаю. Кажется, если я умру, то это умру не я. А я просто постою в стороне и понаблюдаю за процессом».
— Было время, я лично выступал за строительство в окрестностях Города большой трассы для водителей двухколесных средств транспорта, — отец принялся за старое. — Чтобы вы катались, никому не мешая.
Кей взрывается:
— Вам байкеры что, белка в колесе? Ты знаешь наш лозунг: «Землю — крестьянам! Воду — матросам! Водку — народу! Небо — наркоманам! Дороги — байкерам!»
— А чем плоха езда по кругу? — недоумевает отец. — Это — как жизнь.
Кей на секунду немеет. Он понимает, что отца не изменить. Отец горячится и настаивает:
— Твоя банда…
— Стая.
— Не важно. Вы существуете неофициально. Вас никто не разрешал…
Кей дождался знакомой фразы и развеселился:
— Что такое «официально»? То, что приятно большинству? Тогда самая большая банда — государство. Оно никому не нравится.
— Что-то говорит мне, что ты не всегда действуешь по закону, — понизив голос, сообщает отец, оглянувшись на кухню. — Я не знаю, чем ты занимаешься, но…
У Кея готов ответ:
— Ты не говорил так, когда сына отправили убивать незнакомых ему людей в тридесятые царства. Я разрезал пленным языки вдоль, если они сообщали неверные сведения. Мне казалось, что это — справедливое наказание за ложь. Теперь, когда все изменилось в очередной раз, я вспоминаю и думаю: как им живется с раздвоенным языком? Они меня вспоминают каждый раз, пытаясь заговорить. От их ненависти мне иногда нехорошо.
Отец ссылается на сложность исторического момента и неизбежность военных конфликтов. Он в который раз раскрывает газету, шуршание которой раздражает Кея. Отец ссылается на мнение «государственной элиты».
— Отец, только бедный умом человек рад, что его причисляют к «элите». Он что, лошадь?
— При чем здесь лошади? — Отец взволнованно вскакивает.
Он ходит по комнате, и Кей отмечает с горечью, как сильно он сдал, пригнулся к земле.
— Да, отец, мне нравятся те, кто разводит лошадей, доит коров и стреляет с крыльца в темноту на подозрительный шум, даже не спрашивая, кто идет. Хорошие люди. Они выживут и продолжат род на своей земле.
Отец снимает с полки толстый справочник и находит нужную статью:
— Ты носишь на рукаве флаг американских конфедератов. А знаешь, что их конституция навеки узаконила рабство? Ты хочешь, чтобы все люди стали рабами?
— Не все.
Отец теряет дар речи и называет Кея страшными словами, среди которых «нацист» — самое мягкое.
— Не знаю я никакой нации. Есть Стая. Есть вожак. Он говорит, и он же отвечает. Если что не так — мы его съедим. Гармония духа и тела!
Вернулась мама с чаем и приняла участие в споре поколений. Ее, как медика-профессионала, врача «скорой» на покое, интересует: отчего становятся байкером? Что так тянет тысячи молодых и не очень молодых людей срочно свернуть себе шею? Нет ли здесь следов вирусной инфекции? Или это — наследственное? Тогда допустимо существование байкерского гена.
Мама произнесла имя своего отца, и Кей моментально вспомнил лихого деда — первого мотоциклиста в маленьком черноморском городке. Дед был докой по моторам, и его частенько вытаскивали по ночам из постели. Машина «органов» мчала его на озеро Рица готовить катера к приезду Самого. Во время Самой Большой Войны дед не покидал заставу на турецкой границе. Имея за душой четыре класса, он свободно трепался на восьми языках, выучив их все в порту на слух. При таинственных обстоятельствах дед разжился английским байком «Нортон» и гонял на нем по серпантину, счастливо избегая аварий, пугая птицу удод и местных долгоногих поросят. Удалой бабник, веселый барабанщик на танцах и неутомимый центровой футбольной команды порта. Он успел сыграть десяток ролей в местном театре, а в бане мылся жесткой рыбачьей сетью. Почуяв зуд в плечах, терся о дверной косяк, словно медведь о сосну. Отчаянного гуляку дружки приносили домой на плечах, на манер раненного в бою командира римского легиона.
Кей переживал, что в детстве редко общался с дедом-байкером по причине малопонятных внутрисемейных дрязг.
Наливая сыну чай, мама привела медицинский факт: наследственность маньяков проявляется через поколение. И если вирус еще можно вычислить, локализовать и уничтожить, то с наследственностью ничего не поделаешь.
Убедившись, что сын попробовал смородиновое варенье и печенье с корицей, мама-доктор со вздохом предположила:
— Мотоцикл — это диагноз. Мотоцикл — часть тела и души. Или это и есть твои тело и душа? Забери варенье и отдай своей женщине. Я специально для нее приготовила. Ты хорошо выглядишь.