Ласточки юркие под стрехи да под матицы забились, от холода схоронились. Вороны озябшие тополь обсели, да и вконец закоченели. Плохо стало.
Сельчане, которые остались, вместе собрались, думу думали, судили-рядили – мысль родили: решили к старому деду идти, в ножки кланяться, совета просить.
Пришли к деду – тот на печи лежит, на весь свет белый ворчит, спину греет – видать, совсем болеет. Однако с печи слез, ходоков впустил, за стол усадил, чаю налил. Мужики чаю попили, хозяина благодарили, а после к речам приступили. Рассказали деду, что на свете белом деется. Призадумался старик, затылок чешет, покашливает, мнётся, на гостей глаза поднять боится. Поняли сельчане – что-то тут не то, никогда дед так с людьми не разговаривал.
Тут старик не выдержал, в ножки мужикам повалился, своей виной повинился. Признался старый, что по виду людскому заскучал, по слову доброму затосковал. А в сердцах прошлогодний снег позвал. Тут уж гости не выдержали – давай у деда прощенья просить…
Долго сидели они рядком, говорили ладком. Много чаю с вареньями-печеньями выпили, много историй старых рассказали, дедов своих да прадедов вспоминали.
Вышли гости с хозяином во двор – а там солнышко вовсю припекает, ветер тёплый облака раздувает, веселье нагоняет…
… Старый дед сидел на завалинке. Он курил трубку и смотрел на дорогу, что шла откуда-то оттуда – куда-то туда. По дороге деловито сновали односельчане – на бричках, на велосипедах, или просто пешком. Спешили по делам, домой, да и так гуляли. А то и к нему в гости… Вот дела! Не то, что раньше – неделю просидишь, никого не увидишь. Так и снега прошлогоднего дождаться недолго – неровён час…
18.04.97.