А надо сказать, что они в ту смену очень хорошо заработали, полечив от гипертонического криза на фоне выраженного алкогольного опьянения высокопоставленного чиновника из некоей автономной республики. Перед завершением командировки, в которой он выступал в роли руководителя делегации, чиновник решил оттянуться в подпольном борделе и оттянулся так, что не мог утром его покинуть. А скоро самолет, делегация в аэропорту ждет… Ну, вы понимаете.
Юренев с помощью Кукина, который ассистировал в отсутствие фельдшера, за час привел бедолагу в норму. Чиновник заплатил очень щедро, не только потому что не хотел огласки, но и потому что уже не чаял выбраться из этой передряги без негативных последствий для карьеры. Администратор борделя, находившегося в двух смежных квартирах на первом этаже жилого дома, добавила денег за то, чтобы ее по этому поводу никто не беспокоил. Юренев вписал в карту вызова выдуманного жителя Рязани, отказавшегося от госпитализации и уехавшего в сопровождении жены домой. Даже заявление от жены к карте вызова приложил ради спокойствия старшего врача. Заявление написал Кукин, изменив, насколько было возможно, свой почерк. Мог бы и не менять — водительские почерки никому на подстанции не знакомы, ведь карты вызовов заполняют врачи или, при самостоятельной работе, фельдшеры.
— Ладно, — наконец-то согласился Юренев. — Раз уж так все складывается, то давай заляжем на дно.
Пять дней они отдыхали на даче, а на подстанции их уже похоронили.
Ну а что прикажете думать? Машину нашли, а людей нет… День — нет, два — нет, три — нет… Ужас! Жена Кукина сходила к гадалке, а та сказала: «Лежит твой муж на стылой земле бездыханный…». Примерно угадала, потому что квасили Кукин с Юреневым в лежку (ну а что еще на даче зимой делать, особенно если деньги есть?) и не исключено, что именно в этот момент, вышедший «до ветру» Кукин валялся где-то между домом и сортиром.
Они уже собирались вернуться к людям, потому что деньги почти закончились, когда на соседней даче появилась хозяйка, приехавшая для контроля состояния своих владений. Увидела следы на снегу да дымок из трубы, и позвонила кукинской жене — кто это тут у вас на даче обитает? Та, разумеется, подумала, что на даче поселились бомжи (такое часто случалось и продолжает случаться). Примчалась поздно вечером с группой поддержки — отец с ружьем, брат с травматом и подруга. Вошла в дом и увидела своего пропавшего благоверного в постели с чужим мужиком.
Не подумайте чего нехорошего. Изменять жене Кукин не собирался, тем более — с Юреневым. Просто ночами на даче было холодно, а печку они топить ночью боялись, чтобы не угореть ненароком, вот и спали вместе под тремя одеялами, вместе же теплее. Кукин так незваным гостям и объяснил. Но жена его, то ли по дурости, то ли из вредности, растрезвонила кругом и повсюду о том, что застала мужа с доктором чуть ли не в момент свершения. Дура, что с нее взять.
Юренева уволили по статье, а Кукину чудом удалось удержаться на работе. Он проработал на подстанции еще восемь лет, а потом сел за кражу, но это совсем другая история. Пока он работал, ему часто поминали этот случай. Подойдут во время перекура, хлопнут по плечу и спросят участливо: — По Орлеанской деве скучаешь, Миша?
Кукин сначала ярился, а потом перестал — надоело.
Выражение «я те что — Орлеанская дева?» в ходу на подстанции до сих пор. Никто уже и не помнит, откуда оно взялось. Люди приходят и уходят, но каждый после себя что-то да оставит.
Галоши бабки Смирновой
Когда-то давно в заповедных недрах Люблинской улицы жила одинокая пенсионерка по прозвищу «Бабка Смирнова», сильно помешанная на чистоте и также сильно страдавшая от своего беспробудного одиночества.
Потребность в общении побуждала Бабку Смирнову вызывать в режиме нон-стоп участковых врачей и скорую помощь. Навещали ее, надо сказать, весьма охотно, потому что добрая старушка со скуки и ради заработка занималась самогоноварением. Часть продукта сбывалась в простом виде, а часть шла на изготовление довольно неплохих настоек, которыми она всегда угощала-одаривала медицинских работников. Наварит-наготовит, квартиру проветрит — и вызывает по вечному своему поводу «плохо с сердцем».
Своей продукцией Бабка Смирнова торговала из кухонного окна, благо жила она на первом этаже, а вот врачей приходилось впускать в дом, в этот сияющий храм Чистоты, где днем с огнем Шерлок Холмс не смог бы найти ни одной пылинки. На подстанции выражение: «чисто, как у Бабки Смирновой» стало нарицательным.
Для того, чтобы сохранить великолепную чистоту своих полов, Бабка Смирнова изготовила восемь пар войлочных галош, которые нужно было надевать сверху на обувь. Пары были разбиты по размерам, от мелкого женского до большого мужского. Конструкция галош была очень удобной. Сунул ногу и пошел, тряхнул ногой — слетело. Для предотвращения скольжения на подошвы были наклеены полоски резины. Внутрь вкладывались многослойные газетные стельки, заменявшиеся после каждого использования. Музейные тапочки не шли ни в какое сравнение с этим шедевром обувного искусства.