Я-то как раз в “Дружбе” побывал несколько раз, но это такое дело — работа. Участвовал в переговорах между Technip и Нижневартовскнефтегазом. Откуда и французов знаю, в том числе моего, как Валерка Ярмизин говорит, почти однофамильца — мсьё Рене Эйбельсона из Страсбура. Такая в конце-концов оказалась сволочь! Я-то не присутствовал, а Валера как раз был на прощальном банкете перед ихним отъездом, когда этот самый Рене поднял тост — “За то, чтобы работать, как у вас, а получать, как у нас!”. А так — сразу и не скажешь, что такая злобная антисоветская сука. Толковый пацан, по приборам спец. Конечно, как у всех французов, с некоторым преувеличением уровня своих познаний и недооценкой собеседника. Кофе, как они все, большой любитель. Тут такое дело, что текниповцы быстро просекли — когда предлагают кофе и спрашивают, нет ли, мол, желания к кофею коньяку или водки, то коньяк квантуется по двадцать пять грамм, а для водки у хозяев одна есть единица измерения — сотская. То есть — выпьешь пару чашечек кофе поближе к дежене, а уже и хорошо. Но, между прочим, стакан хорошо держат, пожалуй, что получше нас с вами. Может, правда, потому, что холява.
Еще в память запал их собственный переводчик, которого Технип с собой из дому привез. Ну, начнем, с того, что фамилия у него Николаев, что, согласитесь, для француза не вполне обычно. Но, конечно, и ничего сверхъестественного тоже тут нет. Мало ли народу от Буденного бежало, осело во Франции и нарожало там деток? Во-вторых, Андре оказался живописцем. То есть, он окончил Эколь Политекник, как инженер-турбинист, а потом учился в художественной студии. В результате, трудовой его путь так и определился знанием русского языка, образованием гидравлика и страстью к живописи. Вот он нанимался туда, где есть не просто совместная советско-французская затея, а еще и нужны его специальные знания, деньги, конечно, получал соответствующие его уникальному набору квалификаций инженера-переводчика, так работал несколько лет до окончания проекта. Потом на заработанные деньги несколько лет занимался любимым искусством. Ну, и по новому кругу. В Нижневартовске как раз был очередной накопительный цикл.
Спросите — откуда я это все знаю? От Зозули, нашего общего с Андре знакомого. То есть, мы-то с Миколой еще в 76ом почти одновременно в Нижневартовск перебрались — я из Москвы, он из Донецка. Сколько вместе на рыбалку да за грибами езжено — и не опишешь! Тонули один раз в шторм на Оби, когда его моторка перевернулась, но выплыли. Сначала он у нас в институте работал, а в описываемое время уже был начальником третьей газлифтной компрессорной на Самотлоре. Вот он с Николаевым познакомился и брал его с собой по реке — Никола рыбачит, а Андрей эскизы пишет. Потом, конечно, по стакану под уху да печеную картошку. Славянские гены, однако, никакой “от кюизин” не преодолеть. Зозуля все меня с собой третьим звал, да мне в ту пору не до того было — очень уж работы навалилось, так и пьянку всю забросишь.
Зимой уже, после окончания основной эпопеи, прилетел я в Тюмень, договора с главком подписывать по внедрению наших новых технологий. Из аэропорта Рощино на автобусе до Горсада, там два квартала до Главтюменефтегаза. Зашел в отдел, взял бумажку, оформил в Хозу гостиницу — а уж в главке рабочий день кончается. Определились, все-таки, что мне надо быть два дня, а на пятницу могу брать обратный билет. Теперь троллейбусом до авиакассы, отстоял положенное — и назад по главной тюменской улице Республики, Царской некогда. И по улице Челюскинцев три квартала пешочком до гостиницы “Нефтяник”. Легендарного периода первооткрывателей и гостиницы “Заря” я не застал, честно скажу. Но и на нашу долю еще северной специфики пришлось. Приходилось и в вагончиках ночевать, и в таежных избушках без окон, что лесоустроители ставят, и в палатках, и в аэропорту на скамейке в ожидании погоды. Ну, а тюменский “Нефтяник” — это ж все равно, что теперь пятизвездный “Кемпински” или “Астор”. Номера на одного, много, если на двоих, с ванной, да еще и с горячей водой, кровати пружинные, стены полированной плитой отделаны. В буфете кефир, булочки, сосиски бывают, “Особая” якобы ветчина из говядины, когда и пиво. О ресторане и разговору нет. Вот я, значит, портфель с бумагами в номере бросил, душ принял, рубашку на свежую водолазку сменил — и как раз в ресторан спускаюсь.
Там, конечно, забито. Дело-то под конец года, у народа с месторождений у всех дела в областном центре. Вечером все и сидят в гостиничном ресторане, потребляют отбивные и муксуна под польским соусом. Вон они по столикам расселись, молодые карьерные начальники нефтегазодобывающих управлений: Сергей, Владимир, Виктор, Вагит… Ужинают, выпивают понемножку, беседуют. Соперничество, конечно, есть, ребята честолюбивые донельзя, но ножи в спину друг другу на этом этапе не втыкают — миллиардов на кону еще не стоит и называют их покамест не олигархами, а командирами производства. Я с ними со всеми, в принципе, знаком, но уж не настолько, чтоб за столик проситься. С заказчиком, все-таки, лучше некоторую дистанцию держать, да и то, что я больше с главными инженерами контачу, а они сейчас все на местах, план выжимают. Один, правда, как раз тут, в “Нефтянике”, свеженазначенный главинж Самотлорского газлифта Зозуля Николай Евгеньич. Сидит, с французским ситуайеном Андрэ Николаефф закусочкой разминается. Увидел меня, замахал рукой — иди, мол, у нас за столиком место найдется. Иду-иду.