После чего наступил абсолютный «космический» (сам он в космосе так не побывал) мрак.
А свет – острый непривычно, режущий! – возник неожиданно и вместе с ударом.
─ Глаза пропил, пиндосбол очкастый? Говно лопоухое, ну, если тачку из-за тебя поцарапал…
Цильниев на автомате улыбнулся, чуть не расхохотавшись, что порвало бы его больное горло: так незатейливо давно его не оскорбляли! Со времен молодости! Однако, язык не походил ни на латынь, ни на таинственный в XXI веке этрусский.
Молодости?!
Увидев перед глазами легкую вмятину на бампере старинной «бэхи», Цильниев попытался со стоном негодования хоть как-то отодвинуть и без того измученное тело. И в тот же миг с нечленораздельным воплем ─ истошным, на всю улицу, если не на весь микрорайон, перекрывшим шум оживленного перекрестка, ─ оказался на высоте почти двух метров над землей.
Как то и упустил из памяти свой собственный немалый рост: метр восемьдесят шесть без кепки и без каблуков! Даже телесная память тренированного римского воина забыла ─ или не тренировался так ─ каково это, из позиции лежа носом в снег, подлететь в прыжке с места вертикально! Даже зимний кожаный кепарь слетел, а уж крикнул он от души! Недаром она. душа. частично и в легких! Не думал, что выйдет так громко: даже серьезный мужик ─ с голым, ничем не защищенным от вирусов и камер наблюдения лицом! ─ тормознул, в обалдении от децибел, вылезать из машины. Аж ничем неприкрытую пасть раззявил: вместо решительного оскала мстителя удивленным «О» первоклашки.
Ну не бить же он с приятелями его собирались? Память тотчас подсказала: «бить», это бывает, самый нормальный метод ведения блиц-дискуссий ─ и не за такое могут оттудохать.
А если еще и отпрыгнуть? Только кепарь подобрать. Хотя на голову его только после сушки теперь! ─ Получилось легко. С удивительной, дано забытой быстротой Гайме метнулся с потрескавшегося асфальта со снеговым покрытием на тротуар. А, услышав за спиной зловещее клацание распахиваемых дверец, атлетическим дриблингом проскочил через Большой проспект, обогнул мрачных прохожих и ввинтился в узкий переулок.
Конечно, никто и не гнался: машину не бросишь так просто. Ты отойдешь негодяя карать, а за это время тачку до кардана разденут. А на кардане помадой обидное напишут.
─ Это же улица Репина! – пришло первое узнавание при виде недорогой кафешки, любимой всеми студентами.
Невысокие облезшие домики без реклам, но с восхитительной красы сосульками, подъезды типа сортир, темные арки, проходы дворами...
─ Выходит, это я шуровал по ней к Среднему и на углу с Большим чуть чью-то тачку не сбил? Это как меня угораздило?
Что? Меня!? Какого ещё - меня? Полез в карманы испорченных брюк. Деньги нашлись, уже деноминированные – значит, попал куда-то после января 1998. Довольно много двуцветных монет – при Путине их, вроде бы, оставили только в качестве юбилейных. Он не готовил себя и свою память к такому! Впрочем, он – это явно он. Молодой. С папкой-портфелем из кожзама в руке (как не потерял!). Мысль посмотреть документы и записи в папке посетила позже, чем следовало бы: сказался шок.
А потом обрушилось горькое, до мужских слез, разочарование в частичной несостоятельности своей научной теории.
Поэтому он автоматически зашёл в кафешку. Внутри светло, почти никого, только пара за столиком у зеркала со знакомой трещиной: «крепкая у Димки башка, странный тогда на пустом месте махач вышел, но победили!» ─ уважительно отдал мысленно честь знакомой детали интерьера.
Место было вовсе не пустым: столики с легкими стульчиками (теперь пластмассовыми), массивные банкетки у барной стойки.
─ Толян! Толечка! ─ искренне обрадовалась юная, но уже уставшая от нервотрёпки жизни в таком трудовом накале, барменша, ─ тебе как всегда или как вчера?
Шок постепенно проходил: это кафе вместе с этой конкретной Верой пропало году в 2005 или 2006-ом, когда путинцы всерьез взялись за нецентрализованный малый бизнес. Он про это кафе всё равно забыл раньше: денег ему не дарили. Значит, с мечтой стать Гаем Меценатом Цильнием придется расстаться и вновь прожить свою же собственную жизнь. Возможно, добиться признания своих трудов – еще не написанных, но долго ли, раз память при нём! – раньше такого безумно далекого от него сейчас 2042 года. Конечно, раньше!! Как иначе! И без жертв!