Другая бы сказала: «опять с запашком, брюки я гладила, а извозюкал, будто посреди проспекта валялся!»
Невысокая стройная девушка с осанкой «стойкого оловянного» или балерины, в рубашке приглушенного малинового цвета над миди-юбкой чуть ниже колен, – типа той, что носила Ванесса Редгрейв в «Блоу-Ап», только не из качественной джинсы, а из простой плотной зеленой ткани, ─ покачала головой с темным облачком короткой стрижки:
─ Привет, не рано ты? Подозрительно трезвый, ─ улыбнулась одними губами, ─ не случилось чего?
Глядя на то, как она привычно прикусила нижнюю губу и до боли родным и забытым движением головы отвела взгляд, Анатолий во всем блеске академической (и епископской!) мужской логики подумал: «ну какое же я дерьмо! И какой там «любовник» ─ терпение у неё на меня кончается, вот губы и искусаны! И смотреть не хочет! Ничего, исправим!».
─ Родители мои дома?
─ Нет еще… ─ прошла на кухню, вернулась с щеткой:
─ Держи эту. А то родители вот-вот, а после тебя платяную щетку только выкидывать.
Значит не на кухню ходила. В кладовке была. Он всегда забывал ─ или изначально не давал себе труда запомнить? ─ где такие мелочи валяются. Зачем вообще эти щетки?
Разговор не залаживался. Анатолий и впрямь до самой почти старости не умел с девушками. На то, чтоб учиться обхождению, совращению, разогреванию и подобной бесполезной и никчемушной ерундистике, уходило ценное время, необходимое для работы и мыслительного процесса и медитативных озарений. В их комнате заплакала, разразившись непонятными речами, Даринка. Жена пошла на плач. Анатолий следом, вспоминая обретенные только лет в сорок, а то и пятьдесят, приемы куртуазности (к слову, всю важность думать в сексе не только о себе он определил где-то в те же годы), ─ тогда, с первыми ещё ученицами, время на такую ерунду, наконец, нашлось. Они просвещали взамен ─ делились познаниями.
Комната была освещена нарочито тускло (на торшер накинута майка Ксаны). И перегорожена на два закутка высоченным – до потолка, - книжным шкафом. На половине жены стол трельяж и мини-секретер с компьютером (вот уж в чем она всегда шарила стократ лучше будущего академика, и уже зарабатывала какими-то туманными закорючками!). Там же - детская кроватка. Несмотря на то, что дочка была уже «совсем взрослой», на ночь её по-прежнему загоняли в загончик, но она не бунтовала: солидная росла, рассудительная девушка. На половине Анатолия – огромный письменный стол и их полутораспальное супружеское ложе. И ширма – чтобы, когда он засиживался ночами, свет от лампы-подхалимки не мешал спать жене.
Словом, потанцевать даже медленный танец в комнате было просто негде.
─ Ну, Дарина, ну и мощные легкие! – попытался оживить сцену Анатолий, ─ певицей будет, не иначе!
Чуть поморщился – та Дарина лет десять завывала в интернете какие-то «хиты». Пока самой не надоело. Хотя даже спецы в КГБ напевали под нос, разбираясь с папашей «звезды», было дело.
─ Знал бы, что ты сегодня в певицы пойти решила, ─ обращаясь к ребенку, продолжил он, ─ купил бы гармошку. Губную.
Ксана за спиной фыркнула:
─ Гуманней на расческе научить играть. Чтоб никто долго не мучился. Всё равно потом и убил бы за отвлекающие от размышлений звуки!
─ А пока держи, чем рот занять, - оставив пока без реакции реплику жены, Анатолий протянул яйца «сюрприза».
─ Рано ей ещё, – деловито отняла у замолчавшей дочки серебристые шары, - рано шоколад, особенно такой! Ядовитый же!
И, сама надкусив яйцо, вытащила из белой капсулы мини-машинку:
─ И внутри мимо! Тоже мне, прозорливец!
─ А если мы с Дариной для этой машинки гараж построим? – Анатолий потянул из гигантского «фирменного» полиэтиленового пакета «Лего», Ксана вновь фыркнула, но уже в другой тональности:
─ Узнаю знакомую заботу! В этом весь ты – что мне подарки, а было такое когда-то, ─ что вот теперь дочке. Правильно, приучай, чтоб с детства привыкали дамы, что дарить им будешь то, что кажется прикольным тебе. А не то, что им самим нравится или реально необходимо!
Это была странная, несправедливая и обидная речь. Потому что купил то, на что денег хватило. А «странная» ─ потому что, по его воспоминаниям, Ксана была очень молчалива. Особенно в их последние совместные годы. Ложная память самодовольного старика, или? В конце концов, в ноосфере хранится всё, все воспоминания до малейших деталей, но черпает и отбирает все же человек сознательно. И запоминает, по природе своей, то, что больше нравится ему. Но академические рассуждения Анатолий решил отложить. Только удивился и чуть огорчился.