– А! – произнесла Марион, вспомнив о человеке, который растолкал толпу у Тиволи, чтобы дать ей приказание следовать за госпожой Тальен. Но вдруг мнимый повар, спешивший возвратиться в Гробуа и боявшийся, что его могут уволить, закричал повелительным голосом:
– Стой!
Кучер остановил лошадей. В то же время госпожа Тальен и Марион увидели двух верховых, выехавших из леса и ставших поперек дороги.
II
Марион испугалась, но госпожа Тальен, без сомнения, ожидала этого, потому что осталась спокойна и улыбалась по-прежнему.
– Ах, боже мой! – сказала Марион. – Зачем мы остановились и зачем эти верховые стали поперек дороги?
– Это ничего, – сказала госпожа Тальен, – вы увидите, что это друзья.
Мнимый повар сошел с козел и приблизился к дверце кареты. Почтительно сняв свою синюю шапку, он сказал:
– Извините, что я должен представиться вам в таком виде.
– В самом деле, любезный барон, – отвечала госпожа Тальен, улыбаясь, – надо было очень коротко знать вас прежде, чтобы узнать сегодня.
– Времена такие тяжелые! – прошептал мнимый повар.
– Объясните ли вы мне теперь все эти таинственности?
– И да, и нет.
– Как это, барон?
– Вы получили сегодня утром записку?
– Да; эта записка была подписана вами или, лучше сказать, именем, которое приняли вы.
– Это одно и то же. В этой записке я умолял вас взять в вашу карету Марион.
– Вы видите, что я повиновалась.
– Кроме того, я писал вам, что переодетый друг сядет к вам на козлы у заставы, а другие друзья позволят себе нанести вам визит при въезде в лес.
– Очень хорошо. Значит, другом у заставы были вы.
– А эти всадники – те друзья, о которых я вам говорил.
Марион никогда не видала – по крайней мере ей так казалось – человека, который говорил с госпожой Тальен. Лицо его было совершенно не знакомо цветочнице, но голос, молодой и симпатичный, уже как будто раздавался прежде в ее ушах.
«Где я его слышала?» – спрашивала Марион сама себя.
Мнимый повар, которого Аделаида Тальен вполголоса назвала бароном, приложил указательный и средний пальцы левой руки к губам, слегка раздвинул их и свистнул: верховые тотчас подъехали. Один из незнакомцев стал в кругу света, который очерчивали каретные фонари, и Марион побледнела, узнав его. Это был тот самый человек, который два часа тому назад подходил к ней у ворот Тиволи.
– Каднэ! – прошептала Аделаида Тальен.
Тот, который назывался этим именем и вид которого так сильно волновал Марион, приложил палец к губам и пристально на нее посмотрел. В это время повар-барон говорил госпоже Тальен:
– Опасно видеться с вами в Париже: нас подстерегает – моих друзей и меня – полиция Директории, так что было бы безумством обращаться к вам открыто.
– Объяснитесь, барон.
– Помните то время, когда вас звали мадам де Фонтенэ?
– Я этого не забыла, любезный барон.
– В то время вы дали мне обещание.
– Это правда. Я обещала оказать вам такую услугу, какая только будет зависеть от меня.
– Я рассчитывал на вас, и час оказать мне такую услугу настал…
– Что же должна я сделать? – спросила госпожа Тальен.
– Во-первых, позволить мне взять из вашей кареты сундук, который принадлежит мне.
– Как! – вскричала госпожа Тальен вне себя от удивления. – У меня в карете есть сундук, принадлежащий вам?
– Да.
– Как это странно!
– Нет, я послал его вчера вечером в ваш отель, и ваш слуга взялся положить его в вашу карету.
– Но что такое в этом сундуке?
– Одежда, которая нам понадобится в нынешнюю ночь.
– Эту-то услугу вы требовали от меня, любезный барон?
– Подождите… Вы привезли Марион, хорошенькую цветочницу?
– Вот она, как вы видите.
– Это вторая часть услуги, о которой мы говорили. Вы представите Марион, которую знают все, в великолепные залы Гробуа, где наш роскошный гражданин Баррас воображает себя французским королем.
Аделаида Тальен улыбнулась и сказала:
– Что дальше?
– В былые времена в той зале не посмели бы представить Марион-цветочницу, но теперь… среди этого странного и пестрого общества, которое называется двором Директории, среди этого странного света, который есть странное соединение общества старого и общества нового, найдут очаровательным появление этой восхитительной девушки в красной юбке, которая отказывается от бриллиантов, которые ей предлагают, и хочет остаться цветочницей.
– В самом деле, я могу вас уверить, что она будет хорошо принята. Меня найдут даже восхитительной за то, что я подумала об этой эксцентричности. Но услуга, о которой вы меня просите, не заключается ли в трех частях?
– Да.
– Посмотрим же третью часть.
– Двое моих друзей и я, – продолжал мнимый повар ироническим тоном, – слышали о чудесных балах гражданина Барраса.
– Они в самом деле очень хороши… Когда я бываю на них, – отвечала госпожа Тальен с кокетливой улыбкой.
– Может быть, на них бывает общество чересчур смешанное, – с насмешкой сказал лжеповар, – но не надо быть слишком строгим относительно этикета. В новом правлении новые и нравы.
– Далее, барон, далее.
– Мои друзья и я очень желаем видеть нынешний праздник.
При этой просьбе, как будто очень простой, Аделаида Тальен смутилась и чуть не вскрикнула.
– Вы с ума сошли, барон! – сказала она.
– Почему это?
– Потому что вы забываете, что вы еще изгнанник.
– Что это за беда?
– Осуждены на смерть…
– А все-таки я жив.
– Если вы будете в Гробуа сегодня, вы найдете там большое общество.
– Надеюсь.
– Вас узнают.
– Клянусь вам, нет! Мои друзья и я во время нашего пребывания в Англии брали уроки у одного английского актера, который великолепно переодевается, и нас сегодня нельзя будет узнать.
– По крайней мере не в этом костюме.
– Конечно. У нас в сундуке, который вы привезли из Парижа, есть платья, которые произведут особый эффект на бале гражданина Барраса, и парики, и бороды, которые переменят нашу наружность.
– Вы хотите, чтобы я ввела вас в Гробуа?
– Нет, не то. Я желал бы просто, чтобы вы приказали принять гостей, которые явятся от вашего имени.
– Любезный барон, – сказала госпожа Тальен задумчиво и с некоторым беспокойством в голосе, – берегитесь!
– Чего?
– Если вас узнают, вас арестуют.
– Хорошо.
– Я буду не в состоянии вас спасти.
– Мы не будем иметь надобности в вас, и вы не скомпрометируете ваше влияние, как оно ни было велико…
– Хорошо, я велю вас принять. Но вы сказали, что вы переоденетесь.
– А то как же?
– На дороге?
– О нет!… У Каднэ и у меня есть в ста шагах отсюда, в чаще леса, очень хорошенькая уборная.
– Какая шутка, барон!
– Я не шучу. Мы наняли домик у дровосека и преобразовали его. Этот черт Каднэ, – продолжал барон, смеясь, – перевез туда духи, мыло и туалетный уксус. Скоро вы сами прочувствуете – мы будем надушены, как завзятые щеголихи.
Пока барон разговаривал с госпожой Тальен, Марион не спускала глаз с человека, называвшегося Каднэ. Он сделал таинственный знак, выражавший: «Что бы ни случилось – не удивляйтесь. Все, что случится, будет происходить по нашей воле и для общего дела, известного вам».
По знаку барона один из лакеев госпожи Тальен открыл ящик кареты и вынул оттуда сундук размером с дорожный чемодан. Барон взял этот сундук и подал Каднэ, который положил его поперек седла, потом барон вскочил на лошадь другого всадника, стоявшего несколько поодаль, и закричал: «До скорого свидания!»
Всадники съехали с дороги в чащу леса, а карета направилась рысью к Гробуа.
У гражданина Барраса, одного из трех директоров нынешнего правительства, танцевали. Гробуа в этот вечер походил на дворец из «Тысячи и одной ночи». Парк был иллюминирован. Нарядная толпа, жадная до удовольствий, разодетая в газ и шелк, наполняла залы с восьми часов вечера; к парадному подъезду то и дело подъезжали кареты, коляски и даже скромные фиакры. Из всех этих экипажей выходили приглашенные гости в самых разнообразных костюмах, но на всех лицах было как будто облако; говорили шепотом, спрашивали друг друга глазами.