Гордон. Нет, «Тетку» ставит Сюзанна Хантсмен. Ты с ней знаком? Способная девушка! Только что Йель закончила. Это ее первая работа, но идей прорва, и все концептуальные!
Джек. Про «Тетку»?
Гордон. Она выдала потрясающий дипломный спектакль! Поставила Тома Стоппарда в бассейне! С надувными куклами. С превращениями: мужчины в женщин и наоборот. С синхронным плаванием. Весьма эротично.
Джек. Вы сами видели?
Гордон. Нет, она все с подробностями расписала Барбаре.
Джек. А кто это?
Гордон. Барбара ДеМартино — наш главный спонсор. Без ее ежегодного взноса театр давно бы сдох. Барбара — известный покровитель молодых режиссеров. Особенно женщин. Особенно, если режиссер — дочь ее соседки по колледжу. Зимой она живет на Палм-Бич.
Джек. Сюзанна?
Гордон. Барбара.
Джек. Ясно. Так какие идеи насчет «Тётки»?
Гордон. Знаешь, положа руку на сердце, я бы одел тебя в платье…
Джек. Правда?
Гордон. А ты сам-то не против?
Джек. Конечно, нет, это же одна из самых смешных…
Гордон. Некоторые парни нервничают… крутые такие… сверх-правильной ориентации… Тебе тоже неловко? Ты из каких?
Джек. Из обычных.
Гордон. Хорошо. А то я боялся. То есть, какой ты — неважно, я человек широких взглядов.
Джек. И я.
Гордон. Так ты все-таки?…
Джек. Нет. Я — нет. Я просто…
Гордон. Вот и славно. Славно не то, что ты — нет. Славно, что ты, кажется, не против платья?
Джек. Это же самая смешная роль на свете. Я был бы счастлив ее сыграть. Когда-нибудь.
Гордон. Отлично! Значит, по рукам?
Джек. Гмм… Я все-таки не уверен, что мне стоит сейчас уезжать из города. Мой агент наверняка будет против. Я только начал пробоваться в рекламных роликах. На прошлой неделе первый отказ пришел. Но меня позвали на повторную пробу в сериал «Сукины дети».
Гордон. Вот как? Ну что ж…
Джек. Сейчас много новых сериалов запускается… вдруг что-то подвернется? Никогда не знаешь…
Гордон. Я-то знаю.
Джек. А тут придется выпасть на целых четыре месяца.
Гордон. Ну, ты трижды подумай! Спасибо, что приехал, что познакомились.
Джек. Пожалуйста. То есть — это вам спасибо. Правда, надо подумать.
Гордон. Ну что, пойдем? Насмотрелся?
Джек. Да. Тут вообще морозильник.
Гордон. Что ж поделаешь, февраль. Включу, пожалуй, дежурный свет, чтоб нам с тобой шею не свернуть. (Выходит, выключает освещение).
Сцена на миг погружается в темноту, но тут же постепенно — на реостате — загорается дежурный свет, янтарный и теплый, и в сарае становится по-театральному уютно.
Я знаю, тут сейчас кавардак. Но летом, в июле… Представь: чудесный теплый вечер, солнце садится, такой живописнейший задник… а иногда закатные лучи скользят по крыше, пробиваются сквозь кроны кленов и попадают в зал — через сетку на огромной двери, через щели, и возникает такой эффект — осветители отдыхают. А в другие вечера свет такой ясный, каждый предмет становится от него еще объемнее, как у импрессионистов… и сверчки свиристят… и сюда приходят люди, двести человек сидят в темноте на этих неудобных стульях, в этом ветхом сарае, которому без малого два века, сидят в духоте, без кондиционера, и смотрят, как мы играем. Почему? Для меня это загадка. Чудо, в сущности. Но как же хочется быть свидетелем… участником!
Свет меняется. Джек выходит. Гордон остается на сцене.
К Гордону присоединяется Сюзанна. Они расставляют стол и стулья — это нью-йоркская студия, где идет прослушивание актеров. Пока идет эта сцена, стажеры разбирают хлам в сарае.
Мери (входит). Здрастье всем.
Гордон. Привет.
Мери. Меня Мери зовут. Спасибочки, что согласились меня прослушать. Я безумно хочу к вам попасть, прям всю жизнь мечтаю! Кстати, вы надолго в Нью-Йорке? Если да — на выходных можно посмотреть меня в спектакле, типа товар лицом. Это в Бронксе, в «Театро Гроссо». Ехать по линии Д, следующая остановка после стадиона «Янки». Вот рекламный проспект. Это новая инсценировка «Эпоса о Гильгамеше», все происходит в Персии или, может, в Иране, жутко давно, где-то в средние века или еще раньше… я даже не знаю, была ли старая инсценировка… Меня там насилуют боги! Прикиньте?