Кузнец промолчал. Мало ли за день пронесется по шоссейке разных машин. Попробуй, пересчитай! Но некоторое время спустя, вытягивая шею и глядя упрямо вперед на приближающийся грузовик, нагруженный выше кабины сеном, дядя Кирилл недоуменно пробурчал:
— Какие ж это головы сенцо-то турятся разбазарить?
Миг-другой и Олег пристально всматривался вперед. Неожиданно он выхватил из Кирилловых рук вожжи и, понукая кобылку, развернул повозку поперек дороги.
— Баламут, под ребро тебя дышлом! — закричал встревоженно кузнец, пытаясь вырвать у Олега вожжи. — Под машину хочешь угодить?
— Не трожь! — увертываясь от кузнеца, взревел Олег. — Разуй глаза… Тишка в кабине… Волобуевский племяш! Неладным тут пахнет!
Машина приближалась, и шофер принялся настойчиво сигналить, требуя убираться с дороги.
— Стой! — зыкнул Олег, выпрыгивая из повозки. Он встал посреди шоссе, широко раздвинув свои длиннущие ноги, и теперь, казалось, никакая сила не сдвинет с места этого упрямого, своевольного парня.
Пронзительно скрипя тормозами, грузовик замедлил ход. Остановился он всего в нескольких шагах от не моргнувшего глазом Олега, обдавая его волной горячей, угарной пыли.
— Растуды вашу мать, вы чего озорничаете? — заорал бешено шофер, высовываясь по плечи из кабины. Большие потемневшие глаза его недобро сверкали. — В милицию захотели?
— Остынь малость, — спокойно проговорил дядя Кирилл. Твердо поставил на железную приступку ногу и так же спокойно спросил: — Куда наше сено волокете?
Сбавляя прыть, шофер угрюмо проворчал:
— Его вон спрашивайте. Мое дело маленькое.
Заметно побледневший Тишка, все еще пытаясь храбриться, набросился на Олега:
— Ты, Плугарь, давно бандитизмом на большой дороге занимаешься? Видать, маловато тебя в кутузке держали! Еще захотел, баламут непутевый?
Тоже бледнея, Олег тяжело, снизу вверх, посмотрел на Тишку. Их разделяла всего-навсего железная дверца. Вначале могло показаться: сейчас рванет Олег эту дверцу, схватит Тишку за ворот отутюженной гимнастерки и выволочет его на пыльную дорогу. И в кровь измордует гладкого, лупоглазого малого. Но Олег сдержался, пряча за спину набрякшие тяжестью кулачищи.
Тишка же, не выдержав его испепеляющего взгляда, отвернулся. Обращаясь к кузнецу, он, заикаясь, заюлил:
— Кирилл Силаич! У меня разрешение правления. Я… я не самовольно. Сено для нужд се-сельпо…
— Бумажку кажи, — потребовал дядя Кирилл.
— Один момент. Я… я сейчас, — Тишка зашарил по карманам дрожащими пальцами, — Где же она… Эх, растяпа! Дома, видать, у мамаши оставил… Да вы, Кирилл Силаич, можете с дороги прямехонько к нам завернуть. Вспомнил: на кухонном столе забыл бумаженцию. Член правления Волобуев ее подписал.
Сухопарый кузнец потемнел лицом. Сдвинув на затылок насквозь промасленную кепчонку, он с презрительной беспощадностью протянул:
— Со-опля! Уворовать… и то путем не смогли со своим дядей!
Сплюнул под ноги. Распорядился:
— Садись, Олег, в кабину. Тишка пущай ко мне в таратайку лезет. А ты, миляга, прямиком к сельсовету гони своего скакуна. Мы за вами поспешать будем.
XV
вдруг заорал что есть мочи Олег, приглашая взглядом парней и девок, тесно сидевших вокруг стола, подхватить удалую. И песню подхватило сразу несколько голосов:
Но Олег, забыв уже про песню, полез целоваться с виновником торжества — самым закадычным другом детства чубатым Пашкой Емелиным, прикатившим нежданно-негаданно в отпуск из далекой Сибири.
— Пашка, ты мне друг али не друг? — обнимая широко раздавшегося в плечах краснощекого здоровяка, вопрошал Олег. — Скажи че-честно: друг али не друг?
— Самый наипервейший! Во-о какой ты мне друг! — И Пашка, тоже изрядно захмелевший, облобызал троекратно Олега в мокрые губы. А потом тряхнул черночубой головой, тряхнул отчаянно и загорланил на всю горницу:
Олег всхлипнул от переполнивших его душу радостных чувств. Никому не известный раньше Пашка Емелин, одногодок Олега, в прошлом году уехавший по комсомольской путевке чуть ли не на край света, теперь прославленный на всю трассу Абакан — Тайшет передовик-путеец!
И опять обнимая горячо своего Пашку, Олег загудел ему в лицо: