— А меня, др-руг Па-аша, возьмут на трассу? А?
На зубах Пашки похрустывал пупырчатый огурчик.
— Запросто! — кивнул он и потянулся за пирожком с ливером, — Со мной — за-апросто!
— Да-даже без путевки? — не отставал Олег. — И без путевки возьмут?
— Мигом оформим! — Пашка покровительственно похлопал Олега по спине. — Главное — готовь чемодан. Через недельку вместе укатим!
И сунул Олегу в рот надкусанный пирожок.
Кто-то из парней насмешливо прокричал:
— Не-е, мы своего героя не отпустим! Ты, Павел, знаешь, чего нынче днем Плугарь отчубучил? Тишку с ворованным сеном задержал!
Олег протестующе замахал руками:
— Не один я! Мы с дядей Кириллом… мы с ним субчика заарканили!
Вдруг сидевший по другую сторону стола чубатый большелобый детина в косоворотке постучал вилкой по граненой рюмке, требуя тишины.
Глянув на чубатого, Олег дурашливо ахнул:
— Ты, комсомольский секретарь… откуда ты тут взялся? С неба упал?
— Помолчи, погремушка! — поморщился тот. И, обращаясь к ребятам и девчатам, сидевшим за столом, так же спокойно, не повышая голоса, сказал: — Завтра открытое комсомольское собрание созываем. Попросим председателя выступить… о ходе сенокоса и подготовке к уборке. Поставим ребром вопрос о Волобуеве… Не забудем и тебя, безработная единица. — Чубатый строго посмотрел на Олега. — Так что не очень-то геройствуй.
— Не боюсь! — с отчаянной лихостью выкрикнул Олег. Вскочил и, выбивая ногами чечетку, посыпал скороговоркой:
Не сразу остановила Олега мать Пашки — тихая, неприметная тетка Мариша с темным ликом скорбной великомученицы.
— Олег! Да постой ты, Олег!.. Я чтой-то сказать тебе хочу.
Пригнула его непослушную голову, зашептала тревожно на ухо.
Остолбенел Олег. А потом бросился из горницы вон. Ему навстречу шла Клаша — замужняя сестра Пашки, неся огромное блюдо с янтарно-розовеющим поросенком, украшенным бумажными цветами. Клаша не успела посторониться, и Олег вышиб у нее из рук глиняное блюдо.
Не оглядываясь на поднявшийся в горнице гвалт, Олег выбежал в сени, распахнул во двор тесовую дверь.
Над Актушами уже властвовала ночь. Такая по-осеннему черная, густая нависла темь, что ее, думалось, можно было резать ножом, как студень.
— Кто тут… меня кликал? — спросил Олег, не узнавая своего голоса.
Откуда-то сбоку, из-за сеней, он услышал шепот:
— Подойди сюда… это я, Олег.
— Лариска! — вскричал ошалело Олег и спрыгнул с высокого крыльца на землю. — Где ты, Ларис?
Кто-то прикрыл ему ладонью рот.
— Молчи! И шагай за мной.
На заднем дворе, у коровника, остановились. На Лариске был тонкий, шуршащий плащик. Тяжелый платок низко спускался на лоб.
— Ларис, ты ли это? — все еще не веря случившемуся, спросил Олег.
Взяв его за отвороты пиджака, Лариска горячо зашептала:
— Не ночуй, Олег, нынче у себя на сеновале… Я тебя… Я тебя очень прошу: оставайся до утра у Павлика. Поостерегись!
Весь хмель с Олега как рукой сняло.
— Ты говоришь… поостеречься? Мне? — растерянно пробормотал он, ничего не донимая, — Что с тобой, Лариса?
Приподнявшись на цыпочки, Лариска едва не коснулась губами Олегова подбородка.
— А ты слушай! Волобуев со своим племяшом Тишкой… они проучить тебя собираются. Сонькин Вася протокол на них составил и, может, завтра в район отправит, а они нынче ночью… отомстить тебе собираются.
И Лариска, отпустив Олега, толкнула его в грудь:
— Заночуй здесь, Олег!
Накрапывало. Какое-то время Олег стоял окаменело. Лариске показалось — минула вечность. Но вот Олег жадно хватнул раскрытым ртом воздух и, поводя пятерней по мокрому лицу, моляще, еле сдерживая душившие его слезы, прерывисто прошептал:
— Спасибо тебе, Ларис, Я… я не из пугливого десятка. Но я никогда этого не забуду. Дай только мне… хоть руку свою, Ларис…
А когда она, чуть помедлив, протянула Олегу холодную свою руку, пахнущую и дождем, и ландышами, он поднес ее к дрожащим губам. И, совсем неожиданно для Лариски, поцеловал.
ДАШУРА
Повесть
Бывают такие редкие, особенные натуры, которые приходят в мир, не ведая зачем, и уходят из жизни, так ничего и не поняв. Жизнь всегда, до последней минуты, представляется им бесконечно прекрасной, настоящей страной чудес, и если бы они могли только в изумлении бродить по ней, она была бы для них не хуже рая.