– И не только… – вставил капитан.
– А слили сами беговские. «Петухи» или как их там. От, бля, просто ферма! Бакланы хреновы!
– Плохо! Теперь жди разборок!
– В правильном направлении мыслишь. Лютый готовит набег. Когда – не знаю. Но тусня точно будет.
– Понятно… Но зачем «петухам» это нужно? Какого им подставлять «быков»? – спросил Иващенко и уставился на Прыща. – Ведь не по понятиям… Что говорят о Луке? – немного помявшись, вдруг спросил капитан.
– Не по понятиям жить так, начальник. Жизнь без награды не интересна. А эти бакланы убивают друг друга без смысла. Ты лучше спроси, кому это нужно? Может, вам, ментам? А, товарищ капитан? Вон, вижу, что и пасынка тебе жалко. Нормальный пацан твой Лука, только не с теми связался. Умный уж больно… У Лютого зуб на него… Сделает пацана крайним в истории с Жорой – и кранты. Смотри, а то ещё под шумок подстрелит в этой движухе... Ладно, пойду я, больше мне сказать тебе нечего.
Иващенко не заметил, как его ноги свернули на улицу, где жила Надежда Владимировна. Жёлтый свет знакомого окна приятно взволновал душу. Он не собирался сегодня навещать любовницу. И виновны в его дезориентации были даже не ноги, а сердце, которое сейчас так неприлично колотилось в груди. Он сложил зонт и бойко взлетел по ступенькам подъезда.
– Лёня?! – Надежда Владимировна стояла в дверях в длинном голубом халате и тёплых махровых носках. Её волосы были завязаны на затылке в тугой узел, и только одна выбившаяся прядь осталась на воле. Надя была привлекательной женщиной с отточенной тоненькой фигуркой и миловидным личиком. Несмотря на свой сорокалетний возраст, мать Луки всё ещё хотелось назвать девушкой. Она принадлежала к породе тех женщин, которым хочется уступать в транспорте место, открывать перед ними двери и галантно ухаживать.
– Я ненадолго, Надюша, впустишь? – Леонид Степанович сиял, как вчерашний день.
– Конечно! Хорошо сделал, что пришёл! – она сняла с него плащ и прижалась к большой тёплой груди. Мужчина погладил её по голове и запустил нос в шелковистые, ароматные волосы.
– Подождали бы, когда уйду, что ли, – неожиданно для обоих раздался голос Луки. Парень стоял в проёме между коридором и комнатой и ехидно улыбался.
– Ты мне и нужен, собственно говоря, – нежно отстраняя Надежду Владимировну, сказал капитан.
– А вы мне – нет, – буркнул Лука и начал натягивать кроссовки.
Леонид Степанович взял его за рукав и слегка встряхнул. Парень отнял руку и выпрямился. Он смотрел прямо в глаза Иващенко. В его взгляде обида настолько переплелась с ненавистью, что нельзя было понять, чего там больше.
– Наденька, пожалуйста, ты можешь нас оставить одних? Я хотел бы с Сергеем переговорить. На кухне можно?
– Лёня, что он натворил? – голос матери дрогнул, а глаза тут же наполнились тревогой и стали влажными.
– Ничего. Я тебе даю честное слово – абсолютно ничего. Но разговор мужской, поэтому… Ну, ты сама понимаешь…
– А с чего вы взяли, что я с вами буду разговаривать?
– Послушай, ты можешь ненавидеть меня как друга твоей матери, но…
– Это сейчас так называется? – хмыкнул Лука.
– …как друга твоей матери, – твёрдо повторил капитан, – но, как человека из правоохранительных органов ты обязан меня выслушать. Можешь ничего не говорить. Просто слушай. – Иващенко указал рукой на кухню и застыл в молчаливом ожидании. Сергей фыркнул, пробурчал себе что-то под нос, снял кроссовок, швырнул его в угол коридора и пошёл по направлению руки.
– Я знаю наперёд всё, что вы мне сейчас будете говорить. Чтобы я оставил бега, остепенился, занялся чем-то другим, ну и всякая такая баланда.
– На следующей неделе будут разборки. День мне пока не известен. Ты туда не ходи.
Лука слушал его и не верил своим ушам.
– Так это вам слили Жору? – почти выкрикнул он.
– Нет. Я об этом узнал только тогда, когда лейтенант Козлец доставил его в участок, – спокойно сказал Иващенко. – Но в этой истории есть много нестыковок. Кто-то пытается стравить толпы. Зачем? Когда? По каким причинам? Не знаю. Первая версия конфликта – это группировка «петухов» навела на дядю Жору милицию, чтобы навредить «быкам».