— Почему? — конечно же спросила она, взглянув из-под упавшей на глаз прядки волос с извечной женской кокетливостью.
— Честно говоря, я не верил, что ты придешь.
— Но ведь я вчера пообещала…
— Знаю, но… все равно не верил. Я волновался, как дурак, ждал, хотя был уверен, что не придешь. Это было совершенно нереально…
— Отчего же?
— Не знаю… Для меня это все так необычно… Ты не представляешь себе, насколько.
— О чем это ты? Объясни, — она наивно затрепетала ресницами. (О, искреннее женское коварство!)
— О тебе, — Леонтиск вздохнул, пытаясь побороть смущение. — И о том, что ты мне очень нравишься.
«Хорошо, что темно, и не видно, как краска прихлынула к лицу!» — подумал он. Щеки горели.
— Неужели? — она улыбнулась, блеснув в темноте белыми зубками. — И насколько же сильно?
Руки девушки сжали его пальцы, — ну же, смелее!
— Настолько, что аж хочется тебя поцеловать, — выдохнул он. Сердце ухнуло вниз от собственной дерзости. Ответ заставил его сердце заколотиться, как у пойманного кролика.
— И что же тебе мешает? — нежный овал ее лица белел менее чем в локте. От нее струился нежный запах ириса, смешанный с каким-то неизвестным Леонтиску, но очень приятным благовонием. А, вспомнил, женщины называют это духами .
— Ничего? — глупо спросил он.
Она молчала.
Что делать? Сердце продолжало бешено колотиться, в голове было совершенно пусто. Решительно выдохнув, он осторожно взял ее свободной рукой за плечо (вторую руку освободить не посмел), наклонился, потянулся к губам. Она не сделала никакой попытки помочь ему, поэтому он немного промахнулся, смутился, попытался исправить положение…
— Великая богиня! — она отстранилась, в голосе звучало веселое удивление.
— Что такое? — безразличный тон ему не удался.
— Тебе восемнадцать лет, ты едва не выиграл Олимпиаду, но до сих пор не умеешь целоваться?
— Бросать копье меня учили в агеле, а это… Что, настолько все ужасно?
— Ха-ха-ха! Ужасного ничего нет, все поправимо. Но неужели тебе никогда не приходилось целоваться с девушкой?
«Что сказать — да или нет?» — лихорадочно мелькнуло в мозгу.
— Нет, — помимо воли признался его язык. — До этой весны я жил в военной школе, в казарме, понимаешь… Военные упражнения, распорядок, караулы — одним словом, на девушек времени не хватало.
Леонтиск не стал уточнять, что агела, спартанская военная школа, — заведение закрытое, и редкая самовольная отлучка из него не заканчивалась поркой.
— Я всего-то три месяца, как стал воином, — продолжал оправдываться он. — Еще не было случая… и не нравился никто…
— Вот он, твой случай, — нежно прошептала она. — Так что не трать время на болтовню.
Отпустив его руки, она решительно перекинула ногу через скамью, совсем не по-женски сев на нее верхом. Затем забросила руки ему на затылок и властно притянула его голову к своей. Маленькие, влажные, невероятно нежные губки девушки впились в его. Леонтиск содрогнулся, дрожащими руками обхватил ее талию. Чувство сладчайшего удовольствия поднялось по позвоночнику, теплой волной ударило в затылок, отозвалось пружинящим напряжением между ног. «Боги, хоть бы не заметила!» — не прерывая поцелуя, подумал он, почувствовав, как хитон вздыбился под натиском восставшего органа.
Но она заметила. Легко, словно невзначай, сняла руку с его шеи, опустила ее…
— Ого!
— Э-э, прости…
— Зачем ты носишь с собой копье? Состязания уже закончились, хи-хи-хи!
— Эльпиника!!! Перестань…
— Почему? Я хочу посмотреть… и потрогать. Ни разу в жизни, представь себе, не имела такой возможности.
Нежные пальцы, отбросив край его хитона, решительно двинулись дальше, скользнули по бедру, нашли искомое.
— У-у! Какой твердый!
— Эльпиника! Что ты делаешь?
В голове юноши шумело так, будто он выпил целый хой неразбавленного вина. Она сводила его с ума.
— Молчи, а еще лучше — целуйся, — Эльпиника, не отпуская заветного, переполненного желания и первобытной силы стержня, снова прильнула ко рту Леонтиска маленькими жадными губками. Он постарался не оплошать.
— Уф-ф! — вздохнула она, отрываясь от него и тяжело дыша. — Уже лучше! Ты быстро учишься, клянусь Покровительницей.
— Я очень способный, — выдохнул он и не услышал своего голоса за стуком бешено колотящегося сердца.
— Верю. Теперь — урок номер два.
— А почему ты меня учишь? У тебя большой э-э… опыт?
— У меня? — прыснула она. — Да почти что никакого. Но пора приобретать, мне ведь уже шестнадцать! Ну-ка, спусти свои руки пониже. Да, вот сюда…
— Так?
— Нет, не пойдет. Одежда мешает. Какая ночь сегодня душная! Ну-ка, помоги мне.
С сожалением разжав пальцы, стиснутые на мужском органе, вздымавшем свою гордую голову, Эльпиника подняла руки. Леонтиск неловкими руками помог ей стянуть через голову паллу из тончайшего белого синдона. Свет, проникавший со стороны освещенной тысячей огней Олимпии, заблестел матовыми бликами на ее округлых плечах и налитых грудях.
— Теперь ты.
Хитон Леонтиска в мгновенье ока соскользнул с его тела и полетел назад, повиснув белым пятном на ветвях кустарника. Юношу трясло, его переполняла концентрированная смесь волнения, желания и восторга, приправленная щепоткой истеричного испуга. Несмотря на натужно выдавливаемую из себя браваду, он взирал на Эльпинику как на сошедшую с Олимпа богиню, не смея ничего предпринять самостоятельно.
— Итак, урок два, — она нашла его руки своими, прижала к груди. — Не бойся, это можно потрогать. Нравится?
— О… да, — ладони юноши соскользнули по гладкой, как фарфор, коже, проехали по твердым и нежным соскам. Леонтиск впервые дотронулся до интимных женских прелестей и сейчас судорожно вспоминал рассказы старших товарищей, рассказывавших, что и как нужно делать, чтобы доставить девице удовольствие.
Музыка, визг и взрывы хохота доносились как будто из другого мира. Легкий ветерок, шепча в листве, обвевал их нагие тела приятным холодком.
— Ты такой нежный, — вздохнула она, обнимая его за шею. — Как ты мне нравишься, спартанский львенок.
Леонтиск хотел сказать, что он львенок наполовину афинский, но в этот момент она поцеловала его в шею, и слова замерзли у него на языке. Девушка придвинулась ближе, их колени соприкоснулись. В крестце юноши родилась и решительно поползла вверх по позвоночнику новая волна наслаждения. Когда влажный язычок девушки коснулся и принялся с невероятной нежностью исследовать его ушную раковину, эта волна яростным взрывом ударила в голову, разорвалась тысячей радужных брызг. Взрыв уничтожил и волнение Леонтиска и сдерживавший его страх неопытности, оставив одну первозданную страсть. Трясущимися, жадными руками он принялся исследовать, мять и ласкать ее спину, бедра, ягодицы, — все упругое, теплое, молодое тело. Эльпиника застонала, поддаваясь этому натиску.
— Сюда, вниз, — прошептала ему на ухо, увлекая за шею.
Не расцепляясь, они сползли со скамьи на землю, на мягкий ковер травы и палых листьев. Леонтиск упал на девушку, лихорадочно покрывая поцелуями ее лицо и шею. Его твердый как камень мужской орган безошибочно уперся в укромное местечко меж ее ног, мягкое и зовущее.
— Только осторожно, тихонечко, мой маленький, — жарко прошептала она, впиваясь пальцами ему в спину. — Будь нежным, не сделай мне больно. Мой воин, мое счастье, мой лев!
То, что случилось потом, было безумием — удивительным, прекрасным, невероятно приятным. Леонтиск и понятия не имел, что возможно испытывать такие ощущения. Окружающий мир пропал: праздничный город, огни, музыка, старая роща и нежный ветерок — все растворилось, исчезло в сумасшедшей, древней и страстной пляске двух обнаженных тел…
При таких обстоятельствах юноша и девушка просто не могли не воспылать друг к другу страстью. Леонтиск, охваченный любовной лихорадкой, впервые за долгое время испытал досаду, что должен выполнять требования военного устава. Впрочем, командиры не требовали от героя Олимпиады многого — только ночевать вместе со своей агелой, юношеским отрядом. Дни счастливый юноша проводил с возлюбленной, и встречи были прекрасны, как сказка. Но этой сказке было суждено иметь быстрый конец…