— Вернемся к вашим поискам, — напомнил царевич. — Итак. Ты, Феникс.
— Ни хрена, — отрицательно дернул подбородком тот. — Я сам был вместе с Эвполидом на представлении хоров. Около полудня он засобирался на встречу и ушел, я лишь пожелал ему хорошенько поразвратничать. Никто, кого я спрашивал, его после этого не видел. Мы с Ионом облазили все заросли на той стороне Эврота, где обычно находят мертвяков. От Бабики до устья Тиасы все чисто, только кучи говна да тыркающиеся парочки.
— Галиарт?
— Отца девушек, кузнеца Меланида, я не нашел. Его супруга сказала, что он в это время уже наверняка валяется пьяный в трактире или готовится к этому. Сестры домой так и не возвращались, хотя их сегодня никто и не ждал так рано. Дионисии, будь они прокляты… Все празднуют и пьют…
— Как видишь, далеко не все, — криво усмехнулся царевич. — Кто-то даже в этот день находит удовольствие в том, чтобы творить черные дела.
— Лес возле храма Артемиды мы прочесали дважды, но нашли лишь несколько клочков одежды.
— Ты показал их матери девушек?
— Я показал их младшей сестре, — Галиарт опустил голову. — Она подтвердила, что это вышивка с пеплоса Софиллы.
— Без сомнения, афинян и девушек похитили одни и те же люди, — воскликнул Ион.
— У меня есть информация, — поднял ладонь Тисамен. — Эвполида видели в одном из кабачков по дороге с площади Хоров к храму Ортии. Примерно около полудня. Он пил вино в компании двух просто одетых мужчин. Сидел с ними около получаса, затем поднялся и ушел. Те двое покинули трактир сразу после него.
— Кто они были? Спартанцы или иноземцы? Их кто-нибудь узнал? — взволнованно подскочил Коршун.
— Хозяин сказал, что не обратил внимания. Но… или мне показалось… он чего-то темнит, — на лице Тисамена отразилось сомнение.
— Проклятье! Нужно идти туда и вытряхнуть из него все дерьмо! — вскочил Феникс.
— Сядь, — велел Пирр. Феникс послушался.
— Да, еще, — вспомнил Тисамен. — Трактирщик говорил, что за все платил Эвполид, он угощал этих двоих.
— Странно, очень странно, — развел руками Галиарт. — Вместо того чтобы в полдень быть у храма, где у него было назначено свидание, он сидит в кабаке и угощает каких-то типов! И это в городе, где он почти никого не знает!
— Мне он сказал, что торопится на свидание, аж чешется, — подтвердил Феникс.
— Быть может, повстречал кого-то из знакомых, с делегацией ахейцев прибывших? — предположил Ион.
— Ты что, спятил? — накинулся на него Лих. — Он ведь скрывал свое настоящее имя и, кроме того…
В этот момент в экседру вошла тетка Арита.
— Тетя? — обернулся Пирр.
— Ребятки, к вам дружок-петушок из Моры, — из всех друзей высокородного племянника тетка любила Антикрата больше всех, почитая его самым, как она говорила, путевым .
— Антикрат?
— Да, это я, командир, — объявил тот, появляясь на пороге. — Приветствую всех. Как я давно вас не видел, кроме вот того здоровенного чудака, разумеется.
Он улыбнулся в сторону Энета. Тот ответил кислым кивком.
— Как ты ушел из Персики? Что-то случилось? — нахмурился Пирр.
— Случилось. А как пришел… сам не пойму, что творится с нашим железным лохагом сегодня — он уже второй раз подряд меня удивляет, отпустил без вопросов. Однако, к делу. У вас… гм, у нас… не пропадали некие афиняне, два балбеса и женолюба?
— Тысяча тысяч бесов! — завопил Феникс, остальные поддержали самым энергичным образом. Все повскакивали с мест и столпились вокруг Антикрата.
— Так, вижу, что пропадали, — отметил тот. — Значит, все правда. Дайте чего-нибудь глотнуть и расскажу. Все по порядку. Глупых вопросов — Феникс! — прошу не задавать. У вас время терпит. У меня — нет, через час я должен вернуться на службу, иначе лохаг из меня сделает чучело для дротиков. Командир?
— Говори.
Хлебнув из протянутого Энетом кубка, Антикрат начал рассказ:
— Около часа назад ко мне в Персику явился — кто бы вы думали? — Исад, сын Фебида, собственной персоной.
— Исад? — открыл рот Феникс, но тут же затих под грозными взглядами остальных.
— Он самый. Когда-то наш товарищ в агеле, а ныне — один из Трехсот, охраняющих драгоценную задницу нашего царя-Агиада. Сей отчаянный мечник поведал мне по секрету прелюбопытные вещи.
Острое, словно лезвие, лицо Исада было напряжено. Пальцы правой руки стискивали у пояса украшенный серебряной чеканкой шлем, длинный черный султан которого — привилегия и гордость Трехсот — трепетал, на ладонь не доставая пола.
— Пленников с закрытыми лицами, сперва одного, за ним другого, привели в подземелье царского дворца люди элименарха Леотихида, — голос молодого номарга звучал глухо, сам он глядел не на Антикрата, а куда-то вдаль. — Все помещения дворца охраняются номаргами, и вышло совершенно случайно, что сегодня я стоял у этой лестницы… Начальник был в курсе, и пропустил леотихидовских с их добычей. Под вечер в темницу явился сам Леотихид и пробыл там некоторое время. В этот момент появился царь Агесилай со свитой. Он выглядел усталым и нервным, спросил, не видели ли мы его брата. Мы отвечали, что Леотихид находится в подземелье. Царь велел передать брату, чтобы тот немедленно явился к нему, и ушел в свои покои — переодеться для вечерних церемоний. Декадарх отправил меня вниз передать приказ царя, и…
Исад сглотнул, облизнул темные губы.
— Я услышал конец разговора элименарха с заключенным и с тюремщиками. Эти пленники —Леонтиск, «спутник» Пирра и молодой афинянин из новых людей Эврипонтида, а их похищение — часть какого-то пакостного замысла.
Антикрат не перебивал. Это была самая длинная речь Исада на его памяти, а сына Фебида он знал с шестилетнего возраста, так как воспитывался с ним вместе в агеле. Раньше они были почти приятелями, увлеченные общей для обоих страстью к фехтованию. Но в последние годы, после посвящения в воины, видеться удавалось нечасто, а взаимоотношения стали более прохладными. Быть может, какое-то отношение к этому имело и традиционное соперничество между Священной Морой и отрядом Трехсот, двумя элитными воинскими отрядами Спартанского государства. Почему же сейчас Исад пришел именно к нему?
— То, что я, стоя невидимый на лестнице, услышал из уст Леотихида — это мерзость, настоящая мерзость. Элименарх действует за спиной государя, злоупотребляет своим положением… Царь Агесилай не может принимать участия в подобном.
— Но ты в этом не уверен, так? — тихо спросил Антикрат. — Не знаешь этого наверняка, и поэтому не пошел напрямую к нему, не сообщил о творящемся злодействе?
— Ты прав, — взгляд Исада опустился к носкам его эндромидов. — Я не сказал ни ему, ни своему командиру. А Леотихида встретил на самом верху лестницы, чтобы он чего-нибудь не заподозрил. Элименарх сразу ушел к царю, а я… Не знаю, ведает ли государь о деяниях своего брата, но я убежден, что такие вещи не должны происходить в Спарте. Не должны происходить нигде. Поэтому я и пришел к тебе. Ты — друг Эврипонтидов, сообщи им, что в полночь пленников переведут в другое место, где они встретят смерть. Если Пиру дорога жизнь его друзей, он помешают злодейству.
— Конвоировать пленника будут номарги? — нахмурился Антикрат.
— Нет. «Белые плащи» элименарха.
— Хорошо, я все передам Пирру. Но… если эврипонтиды отобьют пленника, поднимется скандал. Можем ли мы рассчитывать… что ты повторишь свой рассказ перед эфорами, и если понадобится — перед судом?
— Нет! — Исад поднял черные глаза, решительно покачал головой. — Пойми меня правильно: я пришел к тебе и рассказал все, потому что этого требует моя совесть. Но существует еще и долг. Я дал присягу верности царю Агесилаю, поклялся именами богов и честью своего рода, и обязан преданно служить ему. Невозможно считать, что остался верным государю, обвиняя в суде его брата, верно? Не знаю, быть может, я и сейчас совершаю большую ошибку, вмешиваясь в дела, которые могут быть недоступны моему пониманию. Может быть. Но я не верю, что благие дела делаются такими методами, поэтому… будь что будет.