— Мужественная женщина. И она, клянусь богами, права! — Анталкид картинно всплеснул руками. — Сколько событий принес наступивший год! В каком котле тревог мы варимся! Переговоры с Ахейским союзом, бунтующие граждане, завтрашний синедрион геронтов… С этим действительно трудно справиться без дружеской и искренней помощи, особенно… кхм… такому молодому правителю… Я рад, что ты, государь, решил пригласить для совета меня, человека, умудренного сединами. Уважение к мудрости старших есть банальность, зачастую вызывающая зубную боль у современной молодежи. Увы, любая истина банальна, и молодым следует сознавать, что ум — это то, что иногда встречается и у стариков.
— Однако людей привлекает энергия и ярость молодых. Я слышал, на днях твой советник Мелеагр оставил службу и предложил свои услуги Пирру?
Анталкид потемнел лицом — стрела попала в больное место.
— Объяснить это чем-либо другим, кроме внезапного помутнения рассудка, я не могу… — медленно ответил он. — Мелеагр, сын Фаилла, служил мне добрый десяток лет, был почти членом семьи и ушел внезапно, без объяснения причины. Как будто узнал, что дом мой поражен чумой. Авоэ, такие потери тяжело пережить, но время залечит эти раны. Эта измена — мое личное горе, и я переживу его сам. А здесь я, чтобы говорить о проблемах государства. Итак, государь мой Агесилай, что бы ты хотел обсудить в первую очередь?
— Твои изменнические переговоры с римлянами, уважаемый Анталкид, — с готовностью отвечал Агесилай. Испуг, промелькнувший на лице эфора, доставил Агиаду истинное удовольствие.
— Я говорю о той якобы тайной миссии, ради которой проконсул Нобилиор увязался за ахейской делегацией, словно репей за собачьим хвостом. Да еще и македонца с собой прихватил.
— Прошу тебя, государь! — вскричал Анталкид. — Умоляю тебя — тщательнее подбирай выражения, когда говоришь о римлянах. Неверное слово может привести к большим осложнениям, даже у царя… Помни, что и у стен есть уши.
— Разумеется, — кивнул Агесилай. — Уши твоих шпионов, господин эфор. Увы, в данное время большинство этих ушей разделено с головами, на которых держались. Каким образом? Очень просто — с помощью инструментов некоего «ремесленника» Харета. Попозже… мы передадим тебе твоих людей, и уж прости, что по частям. Так получилось — уж очень преданно они отрабатывали твое, гм, оговорился… я хотел сказать — римское золото. На досуге, господин эфор, попробуй пришить этим беднягам отделенные части и заодно попытайся убедить кого-либо еще шпионить во дворце Агиадов.
— Что ты такое говоришь, государь? — Анталкид поднес сжатые кулаки к губам.
— Забудь, — махнул рукой Агесилай. — Я говорил о тайной миссии римлян.
— Но ведь… — бледный эфор с большим трудом взял себя в руки. — Но ведь она завершена… Договор с ахейцами подписан.
— Мой брат уже катался бы по полу от смеха, — поморщился царь. — Я более сдержан, и поэтому только усмехнусь. Неужели ты думаешь, уважаемый Анталкид, что кто-то действительно поверит, будто целью римского консуляра было способствовать утрясению разногласий между Лакедемоном и ахейцами? Похоже, ты как раз и относишься к людям, что отказывают другим в наличии ума. Великий Зевс, ну и неуважение! Ха, да соглашение о морских базах было бы подписано, даже если бы римлянин выступал против него — настолько оно назрело и было естественным. Для обеих сторон.
Анталкид пошевелился, глянул на ухоженные ногти лежавших на коленях рук, затем снова поднял взгляд на царя. Похоже, он уже вполне оправился от потрясения. Агесилай с невольным уважением подумал, что толстый интриган превосходно держит удар.
— В таком случае, государь, — твердо проговорил эфор, — я не понимаю, о какой тайной миссии римлян идет речь.
В приемном зале наступила тишина — глухая и неприятная. Агесилай молча сверлил толстяка взглядом, пальцы молодого царя впились в подлокотники трона.
— С некоторых пор я очень тебя не люблю, эфор Анталкид, — наконец, разлепил губы Агиад. — Тебя и тебе подобных, потому что вы заставляете меня делать поступки, которые мне противны, и которые в нормальных обстоятельствах я ни за что бы не совершил. Кроме того, ты меня унижаешь, считая глупее себя, и не понимаешь серьезности ситуации. Что ж, нужно развеять этот досадный туман.
Хлопнув ладонью по колену, Агесилай решительно вскочил на ноги.
— Ясон, помоги господину эфору. Мы идем в подземелье, и он может поскользнуться на ступеньках.
Огромный, словно циклоп, и такой же одноглазый, лохаг Трехсот с волчьей ухмылкой приблизился к нервно закусившему губу эфору. На лезвии обнаженного меча номарга блистали солнечные блики.
Спустя четверть часа они были глубоко внизу, пятьюдесятью локтями ниже мозаичного пола первого этажа дворца. В царстве Харета царили обычные запахи сырости, гнили и страдания. И отчаяния, беспросветного отчаяния обреченных жертв.
Увидев царя, палач и двое его обезьяноподобных помощников переломились в глубоких поклонах. Агесилай снизошел до легкого кивка.
— Принять нового «кролика», государь? — оскалился приободренный этим кивком Харет, плотоядно глядя на Анталкида. Палач редко покидал свое подземелье и вряд ли догадывался, что перед ним могущественный эфор Спарты.
Который передернулся от страха и отвращения.
— Пока еще не знаю, Харет, — усмехнулся царь, специально сделав многозначительное ударение на слове «пока». — На всякий случай будь наготове.
— Отпирай! — приказал Ясон, ткнув пальцем в дверь одной из камер. Харет торопливо повиновался, взволнованно звеня ключами.
Перед глазами присутствующих предстала отвратительная картина. Обнаженный худой человек был распят на стене, привязанный к железным кольцам. Ноги его не доставали земли, да он и не смог бы стоять на них, потому что колени несчастного были раздроблены и представляли собой гниющие черные опухоли. Еще одно кровяное пятно находилась в паху: мужской орган был отрезан, и запах, доносившийся из раны, был просто убийственным. Но самым жутким было зрелище безносого лица; из жуткой дыры, уходившей вглубь головы, сочилась и стекала по губам клейкая жидкость.
— Не узнаешь, добрый Анталкид? — Агесилаю пришлось откашляться, чтобы его голос не звучал так хрипло. — Это — твой близкий советник, страстный любитель мальчиков по имени Леарх.
По знаку царя один из тюремщиков окатил прикованного узника водой из ведра. Тот дернулся и открыл глаза. Эфор развернулся, как будто собираясь убежать, но в проеме двери медным колоссом замерла фигура Ясона.
— Господи-ин Анталки-ид! — тонко, но совершенно отчетливо провыл узник. — Спаси, спаси-и-и, господи-ин Анталкид!
Несчастный задергался, словно пришпиленное к стене гигантское насекомое. Даже в неверном свете факелов было видно, как побледнел Анталкид. Агесилай наблюдал за ним с мрачной жестокостью.
— Перед тобой, милосердный господин эфор, находится продукт твоего тишайшего преступления, твоего вкрадчивого заговора, твоего невероятного неуважения к правящему дому. Взгляни на плоды рук своих. Ты толкнул этого человека в преисподнюю мук, понудил его к подлейшим деяниям. И обрек. А ведь он считал тебя своим другом и благодетелем…
— Спаси-ите! Заклинаю! — без умолку верещал Леарх. Его резко очерченные клоунские губы кривились и дергались. Внезапно из кровавой дыры в паху закапала, потекла по ногам влага. Присутствующих окатило новой волной смрада. Анталкид из бледного сделался зеленым. Агесилай отодвинулся, уверенный, что эфора сейчас вырвет.
Он ошибся. Толстяк несколько раз судорожно сглотнул, но удержал рвущееся наружу содержимое желудка.
— Зачем… ты мне это показываешь, государь? — не поворачивая головы, обратился он к Агесилаю.
— Чтобы ты уразумел, господин эфор, что твои кривлянья неуместны, — грубо ответил Агесилай. — Ты кичишься своим миролюбием, стараешься казаться веселым чудаком, и исподволь творишь зло. Этот человек — не единственный, кто пострадал в результате твоих деяний. В соседней камере висит такой же. Совсем юный ложный продавец пирожков, которого ты нанял… сам знаешь, для чего. Желаешь взглянуть?