Проплыла над головой высокая, украшенная все той же головой быка арка городских ворот. Стражники салютовали царевичу Диону, а лакедемонян проводили любопытными взглядами. Хотя трудно было предположить, что для критян в диковину иноземцы — на улицах Кидонии можно было заметить и смуглую кожу мавританца, и завитую на персидский манер бороду, а уж иудеи встречались на каждом шагу. Большинство мужчин имело вид откровенно разбойничий. Было общеизвестно, что в шикарных притонах столицы коротают зиму самые удачливые пиратские капитаны и их команды.
Потребовался почти час, чтобы добраться до Герополя, внутренней цитадели Кидонии. Здесь находился царский дворец, так называемый Большой, так как Малый стоял на берегу моря за военным портом. Кроме того, в Герополе размещались большинство государственных учреждений и казармы царских копейщиков. А также с десяток больших и известных храмов. В том смысле, что одни были большие, а другие известные. Самым знаменитым из них было святилище Артемиды Диктины, построенное еще самосцами, основателями Кидонии. Чуть меньшей популярностью пользовался храм Посейдона, возведенный над проломом в скале, сотворенным, по преданию, трезубцем самого бога. В этом же храме демонстрировался и обломок этого трезубца — черная, трухлявая, непонятно почему не рассыпающаяся в пыль коряга. Впрочем, горожане, за исключением жрецов храма, утверждали, что эта «реликвия» — самый настоящий хлам, призванный вызывать восхищение и доить кошельки паломников.
У парадной лестницы дворца Дион объявил расставшимся со своими лошадьми и экипажами спартиатам, что сейчас слуги покажут им предназначенные для них покои, а царевича Пирра, согласно его желанию, проводят в палаты, занимаемые царем Павсанием.
— Можем ли мы надеяться на аудиенцию у венценосного Полидора Птолемаида? — вежливо поинтересовался Пирр. — Мой отец вскоре отправится домой, я полагаю, он захочет поблагодарить владыку острова за оказанное гостеприимство.
— В настоящий момент отца нет в Кидонии, — повел тонкими бровями Дион. — Он отбыл в Кносс на освящение нового храма владыке богов Зевсу, и вернется через несколько дней. Не сомневаюсь, что он с радостью примет и тебя, Пирр Эврипонтид, и твоего почтенного отца, как только это будет возможно.
Эврипонтида этот ответ удовлетворил. Галиарт видел, что все, чего в данный момент желает спартанский царевич — это повидаться с отцом. Похоже, все это понимали. Дион откланялся, сказав, что ему необходимо отдать распоряжения насчет вечернего пира в честь гостей из Лакедемона. Геронт Мелампод объявил, что явится для официальной церемонии голосования завтра.
И вот они, то есть царевич Пирр и четверо его «спутников» — Тисамен, Феникс, Ион и сам Галиарт, сопровождаемые Эпименидом и Иамидом, идут ярко освещенными утренним солнцем коридорами царского дворца. Все молчали, все явно волновались. За исключением великана Иамида, шагавшего с непроницаемым каменным лицом. Статуи, фрески, мозаичный пол, высокие дверные проемы, все как один, украшенные головой быка, — все проплывало мимо, уходило за спину, подчиняясь нервному ритму их шагов. Дворцовая челядь бросала свои занятия, провожала их любопытными взглядами.
И вот, наконец, закрытые двери лакированного дуба, у которых рослыми изваяниями застыли четверо номаргов. При виде знакомых черных султано в по плечам Галиарта пробежали мурашки предвкушения. Он поглядел на Феникса, тот скривил рот и подмигнул.
Кроме солдат, у дверей стоял сухощавый муж с суровыми чертами лица, сединой в волосах и коротко остриженной бороде. Гермоген, секретарь и первый советник царя Павсания, единственный из его друзей, кто добровольно провел вместе с царем все долгие семь лет изгнания. Друзья Пирра с юных лет побаивались этого человека, чей лик обычно был гневным, а речи — хлесткими и безжалостными.
— Полагаю, ты с хорошими новостями, юноша? — вместо приветствия обратился советник к Пирру. — Иначе лучше бы тебе не приезжать. Дурные вести убьют царя…
— А добрые — вылечат! — усмехнулся царевич. — Мы возвращаемся в Спарту, уважаемый Гермоген. Так что прибереги свои суровые речи для Агиадов. Бьюсь об заклад, они уже забыли, как ты бываешь невыносим!
— Я напомню, — морщинистое лицо советника исказилось зловещей усмешкой. Улыбаться по-другому он просто не умел.
По знаку Иамида телохранители распахнули двери, и все прошли в обширную квадратную приемную, стены которой были обиты выцветшими гобеленами, изображающими подвиги Тесея. Здесь тоже находились несколько номаргов, а также пухлый человек с большой блестящей лысиной, окруженной венчиком редких волос, возившийся в углу с лежавшими на столике кореньями, сушеными травами и тысячей различных склянок.
— Как чувствует себя государь, Еврифонт? — спросил Эпименид.
— Ждет, господин, — ответил лекарь, поклонившись в сторону Пирра. — Я дал ему бодрящий отвар тысячелистника и эвкалиптовой коры, и теперь государь готов принять посетителей.
— Когда мой добрый друг Павсаний приболел, я поручил его заботам собственного лекаря, — пояснил, повернувшись к Пирру, Эпименид. — Даже ваш старый Агамемнон, да будет ему покойно в Эребе, не был большим знатоком трав, чем мой Еврифонт.
— Благодарю, что так заботишься об отце, когда тебе самому нужна помощь лекаря, — мягко проговорил Пирр. Выдохнул, облизал губы и сам открыл дверь, ведущую в спальню старого царя.
— Отец? — Пирр шагнул внутрь, оставив двери открытыми. «Спутники», не в силах удержаться, двинулись следом.
Павсаний лежал на широкой кровати с высокой резной спинкой у изголовья и низкой, со столбиками для балдахина, — в ногах. Размеры кровати только подчеркивали невероятную худобу старика, как белоснежные простыни подчеркивали болезненную желтизну его кожи. Царя практически невозможно было узнать, даже по сравнению с тем человеком, которым он был еще два года назад. Над одеялом выступали только голова и верхняя часть туловища, но этого было достаточно, чтобы увидеть, как он сдал. Пергаментная кожа, обтянувшая лысеющий череп, глубокие и темные впадины глаз, тонкая шея, синие костлявые кисти рук… Государь Спарты Павсаний Эврипонтид выглядел немногим лучше мертвеца. Но он был еще жив, что и доказал, произнеся громким и звонким — прежним — голосом:
— Сын, приветствую тебя. Здравствуйте и вы, орлы!
Последнее относилось к заглядывавшим в проем двери «спутникам». Теперь им пришлось, хочешь — не хочешь, войти и отдать царю положенный воинский салют-приветствие. В спальне сразу стало тесно. Комната была небольшая, но комфортная: высокое узкое окно, дающее много света, обитые деревом панели, в дальнем углу дверь уборной, из которой доносился мерный плеск водопровода.
— Галиарт, рад тебя видеть, — молвил Павсаний, глядя на афинянина. — Как тебе новая служба?
«Эпименид донес», — догадался Галиарт и гаркнул:
— В порядке. Рад служить, государь!
— Служи так, чтобы сын мой был рад, — колючий взгляд старого царя переместился на стоявшего рядом с Галиартом Тисамена. — А ты, черныш? В юности ты хвастал, что будешь номаргом, когда вырастешь. Я слыхал, твой закадычный друг Антикрат уже в Священной Море, чего же ты ждешь?
— Попасть в Мору все так же непросто, государь, — понурился Тисамен. Все знали, как гнетут его честолюбие успехи Антикрата.
— Мне твои оправдания не нужны. Попробуй начать с того, чтобы на следующей Олимпиаде стать победителем в гопломахии! Увидишь — Эврилеонт сам предложит тебе черный плащ!
— Есть стать победителем, государь! — рявкнул Тисамен. Его смуглые щеки пылали алым румянцем.
— А ты, рыжий баламут? — царь уже переключился на Феникса. — Все так же лоботрясничаешь и зубоскалишь? Пожалуй, тебя исправит только женитьба. Хм, вот чем я займусь в первую очередь, когда вернусь в Спарту — найду тебе хорошую девицу и как следует погуляю на свадьбе. Что, Бессмертный, пригласишь царя на торжество?