— Принимайте на ночевку гостей из воеводства, — сказал председатель.
— Забота о гостях — моя обязанность, — ответила вдова.
Богдан обратил внимание, что свинья, услыхав слово «воеводство», запрядала ушами и приподняла голову.
— Хорошо выспятся — и с нашими делами быстрей разберутся, — пошутил председатель.
Свинья вдруг встала на задние ноги. И застыла, перебирая в воздухе передними копытцами, чтобы удержать равновесие.
Задович улыбнулся, покосился на Богдана и покачал головой: ну и ну!
— И-и-и, — поморщилась Яскульская, — это она так…
Председатель тоже только пожал плечами: обыкновенная свинья, ничего особенного.
Он уже спешил и распрощался с гостями. При сложившихся отношениях, разумеется, не могло быть и речи об устройстве банкета на общественные средства. Да и председатель явно не желал путать служебные дела с личными. Приехавших по делам службы командировочных в принадлежащую ему лично квартиру он не пригласил.
Комната для гостей оказалась уютной и хорошо обставленной, но тем не менее, после того как вдова Яскульская подала чай и вернулась к своим занятиям, там воцарилось далеко не безоблачное настроение.
Задович злился на водителя. Водитель оправдывался: «А… а что я?», «…а как я мог?..»
Ни один из них не был приверженцем взгляда, что жизнь в деревне ближе к природе, отношения проще и нравы чище. Сомнительно даже, чтобы в такой напряженной атмосфере имело смысл ссылаться на авторитет Жан-Жака Руссо.
Наконец они умолкли. Засохшая виноградная лоза под порывами зимнего ветра раскачивалась как часовой маятник. Время шло.
— А что, если… это… Я бы мог, того… — несмело заговорил шофер.
— Магазин уже, наверное, закрыт, — сказал Богдан.
— Тогда в чайную… Надо спросить у хозяйки… — не сдавался шофер.
Задович, все еще злясь, не отзывался, но во двор вместе с ними вышел.
Вдова хлопотала в свинарнике. От нее они узнали, что чайную давно ликвидировали, а кружок деревенских домохозяек объявил беспощадную войну нелегальной торговле спиртным и одержал в этой войне безоговорочную победу.
Яскульская — очень тактично, правда, — намекнула, что и здесь, в деревне, имеются кое-какие возможности для приятного времяпрепровождения.
Богдан даже немного смутился.
Шофер, однако, человек бывалый, отвел Яскульскую в сторонку. Понизив голос, он объяснил ей, что деревне совсем бы не помешали несколько лишних тонн удобрений, а этот (шофер указал глазами на своего начальника) многое может. Вдова что-то прикидывала в уме, хмурилась, но аргументы явно производили на нее впечатление.
Во время разговора водителя с Яскульской дремавшая в загончике громадная свинья проснулась и начала пятачком энергично толкаться в калиточку.
Яскульская посмотрела на свинью:
— Разве что эта…
Они не поняли.
— Дорожникам летом она откуда-то приносила…
— Свинья? — удивился Богдан.
— А что, бывает. За границей, говорят, свиньи трюфели ищут, — загорелся шофер и первый вытащил кошелек.
Яскульская вынула скобу. Свинья, зажав в пятачке банкнот, припустила галопом в темноту. Не прошло и получаса, как она вернулась с поллитровкой.
На следующий день встали поздно. При бледном утреннем освещении гмина уже не производила столь приятного впечатления. Возможно, причиной тому было злоупотребление спиртным (свинья потом принесла еще несколько бутылок), а возможно, черные деревья и снег вперемешку с дождем. Не исключено также, что некоторый осадок оставили многозначительные похрюкивания, раздававшиеся, когда за столом разговор заходил о председателе и о достижениях гмины. Чешек Задович, человек открытый, непосредственный (иногда даже чересчур), похоже, жалел об излишнем панибратстве с живым инвентарем вдовы Яскульской.
Когда они уходили, хозяйка попрощалась с ними, правда, вежливо, но очень уж официально, можно даже сказать, натянуто. Свинья в хлеву отсыпалась.
Богдан вскоре перешел на другую работу.
О деревне ему, однако, время от времени что-нибудь напоминало: то одобрительная заметка в прессе, то передача по радио, в которой гмина приводилась в качестве примера. Про свинью же он начисто забыл.
С Чешеком Задовичем Богдан потом встречался два или три раза. Весной зашел к нему по какому-то делу.
— Смотри, — сказал Чешек, — получил, представь себе, во вчерашней почте.
Адрес на конверте был написан крупным корявым почерком. Писавшему занятие это давалось явно с большим трудом. Внутри лежал вырванный из тетради листок. На нем несколько слов: